Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
Он поднялся, как бы показывая, что разговор кончает.
Уже у дверей задержался, перед тем как подать руку, сказал:
– А Галенчик осуществил угрозу. Написал. Объяснять приходится...
– Не
выпуская руку, добавил: - Не волнуйтесь. Я разъясню все. Как надлежит.
2
Ужинали в ресторане впятером за одним столом. Анисья, ее новая подруга,
усатый, разговорчивый председатель колхоза из-под Полоцка, подвижной, весь
в блестящих ремнях
Компания была случайная, и случайный, разбросанный, веселый разговор был
за столом. Причиной тому был, видно, ресторан: чистота, блеск, гомон
вокруг, общая праздничность в зале; наверно, помогало и пиво, которого
немало выпили за вечер. Усатый председатель будто в шутку ухаживал за
Анисьей, которая заметно таяла, время от времени стеснительно поглядывая
на Апейку. Весь вечер ей хотелось смеяться. Подруге тоже было весело;
освоясь с простецким, компанейским пограничником, она допытывалась с
восхищением и страхом: "А шпионов вы ловили?.. А какие они?..
А неужели ж вы их так просто видели? И не страшно было?!"
Пограничник всячески уклонялся говорить о своем деле, охотно и
остроумно рассказывал веселые истории, анекдоты, чем вызвал даже ревнивую
зависть у председателя: Анисья тоже увлеченно слушала и улыбалась
пограничнику.
Апейке, хотя он из чувства товарищества поддерживал компанию, было не
очень весело. Он испытывал какое-то нервное возбуждение, и говорил
беспокойно, и слушал нетерпеливо, и внимание было придирчивым,
язвительным. Не нравилось легкомыслие землячки, раздражала назойливая, не
всегда умная болтовня полоцкого председателя. Один вопрос его едва не
вывел Апейку из себя. Очень серьезно и в то же время с усмешечкой, как бы
свысока, усатый спросил: "А правда, ваши говорят: "Полешуки мы, а не
человеки"?" Он захихикал, покрутил головой: чудаки! Апейка только и сказал
с насмешкою: "Не слыхал! Приеду - спрошу!.."
Он первым встал из-за стола. Попросил извинить, попрощался. В комнате
сразу же разделся, лег в постель. Думал, тотчас заснет, но сон не приходил.
По стене проплыл отблеск какого-то света, какие-то узоры; казалось,
будто стена качнулась, наклонилась, странно косо поползла; он догадался -
отблеск фар автомобиля. Через несколько минут свет снова заскользил,
сделал все неопределенным, необычным; снова ползли причудливые узоры,
сплетения, что усиливали впечатление необычности. Он подумал: от чего эти
узоры - от занавесок, от рам, от ветвей деревьев? Но впечатление
необычности,
успокоение. Виденное днем, слышанное напоминало, волновало.
Прицепилось нелепое: "Правда ли, ваши говорят сами:
"Полешуки мы, а не человеки"?" Пожалел, напрасно не ответил как
следует. Отшутился. Надо было сказать как подобает. Не нашелся. Ему всегда
умное приходит в голову потом...
"Сами говорят: "Полешуки мы, а не человеки". Отчего это так
распространилось? Почему этому верят? Или потому, что оно похоже на
анекдот, как анекдот, врезается в память?
А люди принимают на веру, удивляются. Верят... И газеты даже пишут
иногда: раньше полешуки сами говорили: "Полешуки мы - не человеки".
Правда, умные люди в газетах объясняют это проклятым прошлым: люди были
такими темными, дикими, что не считали себя за людей. Кем же они себя
считали?"
В этом Апейка чувствовал что-то очень обидное, оскорбительное; теперь,
в неспокойной темноте, оно волновало особенно. Он воспринимал это и как
обиду себе - все же он никогда не забывал, что сам полешук, - и как обиду
тем, с кем жил, кого любил. Не оскорбительно ли верить, что человек так
унизил себя, так свыкся с этим, что даже и за человека не считает себя? До
такого унижения дойти!..
Это не только обижало Апейку, но и злило, как ложь. Это была ложь.
Пусть зачастую не от пренебрежения, - но ложь, ложь. Сколько ни жил в
своем краю, наслышался всякого, - ни разу не слыхал этого: "не человек". И
не слыхал и не чувствовал. Не было такого. Была темнота, наивность,
дикость даже, - что было, то было. Но чтобы издеваться так над собой -
нет. Не было. Разве что так, для виду, с хитрецой - ради какой-либо своей
корысти. С хитрецой - это могли; могли сказать и что-либо подобное;
сказать, чтоб потом посмеяться над наивностью того, кто поверил. Над
доверчивой глуповатостью. Как могли не заметить: во многих из этих
"нечеловеков" всегда жило убеждение, что они выше других.
Что у них и "законы", и порядки лучше, и они- сами умнее.
Что есть, то есть. В какой-нибудь затерянной за чащобами, за топями
деревеньке не редкость: дядьки да тетки посмеиваются над соседями из-за
болота, потешаются над городскими - над их обычаями и порядками. Над
нарядами городских барышень, над дуростью горожан, что, надо же такое, не
знают, чем кормят телят и как растут булки. Не от этого ли убеждения и в