Люди на болоте. Дыхание грозы

Мележ Иван Павлович

совести, "разумно" смотреть на все, более всего опасаясь какого-либо

риска. Почему приспособленец с душою слизняка кое-кому больше по душе, чем

характер честный, надежный, но беспокойный? Он сказал, что сомневается?

Что ж, докажите, убедите его, не жалея времени и хлопот. Именно в таких

беспокойных, открытых, принципиальных - сила народа, сила партии. Живая

сила.

Он вступился за человека; а почему он не мог вступиться, если уверен в

том,

что тот невиновен? Разве лучше было бы, если бы он, будучи уверен в

том, что человек невиновен, наперекор своей совести промолчал бы? Если бы

он - по существу - совершил подлый поступок! Почему же он, совершив

подлость, мог бы ходить среди товарищей, учиться, тогда как, поступив

честно, оказался вне товарищеской семьи и уже не комсомольцем и даже не

студентом!.. Почему - правда, - думал Апейка, вспомнив то, о чем говорил

Алесь, - защищать труднее, чем обвинять? Почему - правда - тот, кто

обвиняет, заранее кажется будто выше? Будто уже самим тем фактом, что

может обвинять, нападать, доказыват? свою преданность! Почему - откуда это

взялось?
– тот, кто защищает, будто рискует показать свою мягкотелость,

попасть в оппортунисты? Откуда это взялось, как оно проникло в нашу

действительность, что принципиальность - это только или прежде всего

разоблачать, обвинять? А если обвиняют невиновного, честного партийца?

Обвиняют без убедительных доказательств? Разве ж это менее важно, менее

принципиально - встать на защиту товарища, поддержать его? Разве ж

промолчать, не подать руку помощи товарищу, на которого нападают без

оснований, - не беспринципность? Еще худшая! Похожая на предательство!..

Апейка снова очутился в университетской комнатке, услышал злое:

"Откололся... Докатился!.. Стал прислужником!..

Приспешником нацдемовского охвостья". Заново начал перебирать в памяти,

что говорил Алесь о Гартном. Непохоже было, что парень просто заморочен:

очень ведь трезво, разумно рассуждал. Нет, тут было не слепое

боготзорение. Конечно, что касается Гартного, он мог и не знать всего;

коечего на собрании могли и не сказать по каким-нибудь причинам, -

чего-либо, может, пока нельзя было оглашать широко. Можно допустить и

такое, что Гартный переродился.

Апейка не мог бы абсолютно поручиться за Гартного, но у него, из того,

что он знал, не было оснований считать уверенно, что Гартный - враг, что

Алесь ошибается. Невольно подумалось: не было ли в этой истории с Гартным

подобного тому, что было с ним, Апейкой, когда его "разоблачал" Галенчик?

Тоже речь

была "убедительная", с "фактами"! И тут не такого ли порядка

"факты" и не такая ли правда?! Вспомнилось: если так просто было обвинить

в "контрреволюционной пропаганде" одну из минских газет, то разве ж не

могли наклеить так же ярлык врага одному человеку? Тем более что человек

этот мог быть и не совсем невиновен; хотя виновен совсем по-иному. Как

большевик, допустивший ошибки в работе.

Сразу подумалось: сколько у любого человека, особенно у тех, кто на

руководящей работе, такого, в чем можно при желании найти повод для

обвинений. Найти повод, криво истолковать, перевернуть все вверх ногами! И

если подобное могут сделать с человеком, который преданность свою доказал

давно и очевидно, то как же тем, у кого таких доказательств нет? У кого

обычная биография, а то еще и пятно: брат - кулак или еще какой дьявол?

Рубить сплеча, конечно, легче, чем распутывать, разбираться. Рубить

сплеча - оно и более "надежно"; сразу видно - вещь "принципиальная". Но

рубить сплеча хорошо было, когда конь мчал тебя навстречу врагу, явному

врагу, и некогда было разбираться, надо было действовать сразу.

Рубить - это необходимо в войну, против явного врага. Но как рубить

здесь, где наступают не цепь на цепь, где свой и враг вместе, где доброе и

злое перепуталось, сплелось; где легко рубануть саблей не только по врагу,

а и по своему? Почему же иные готовы рубануть по тебе только потому, что

ты хочешь разобраться.. перед тем как занести свою саблю?

Что ты хочешь, прежде чем решить, рассмотреть того, кто перед тобой?

Бдительность - бдительность и должна как раз быть слита с внимательностью,

со стремлением основательно во всем разобраться.

Апейка вспомнил, что говорил Белый о Бухимовиче, и подумал: не ошибся

Белый, такой Бухимович и действительно может сыграть роль провокатора - со

своей показной архибдительностью и скрытым карьеризмом. Что, если такие

Бухимовичи да Галенчики - при их голосистости да нахальстве - возьмут

силу, если не один, не два таких, при теперешних обстоятельствах, возьмут

верх, - чего они наделают со своей архибдительностью? При таком порядке,

когда можно будет нападать на того, кто попытается разобраться, исключать

тех, кто захочет защищать?

Апейка тут же возразил себе, что тенденция эта живет только потому, что

пока мало проявилась: не заметили как следует вред ее. Как только