Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
спокойно, то и дело нетерпеливо посматривая, что происходит среди других,
среди мужчин. Около сундука, на виду, недалеко от стола, мирно говорил
что-то отцу Миканора старый Глушак, без шапки, в кожухе; Даметик, было
заметно, слушал неохотно, хотел отойти, однако не отходил, слушал. Рядом
со стариком, как некий страж, горбился затаенный, звероватыи с виду Прокоп
Лесун, исподлобья, из-под черноты бровей куда-то все время тяжело,
неподвижно смотрел. Евхим
скучающе скользил взглядом по хате; время от времени Евхим бросал слово
приятелю Ларивону, который отвечал или хохотал так, что не только сидевшие
рядом оглядывались на них Евхим больше молчал, смолил цигарку за цигаркой,
не скрывал: томился ожиданием и нетерпением. В сторонке от дверей стоял
Чернушка; войдя, он осмотрелся, глянул на Глушака в раздумье: подходить
или нет. Не подошел, остался у дверей. На лавке, меж двух окон, под
портретом Некрасова, вырванным из какой-то книги, сидел с Вроде Игнатом
Василь, давно не стриженный, небритый, с редкой, но жесткой, уже мужской
рыжеватой порослью на подбородке. Василь тоже почти не разговаривал, жадно
сосал цигарку, скрученную из газеты.
Глаза его смотрели беспокойно, - даже в светлом, прозрачном, блеск был
лихорадочно-настороженным. Среди общего молчания выделялся озорной
болтливостью Зайчик, подстрекавший не очень охочую в этот вечер до шуток
Сороку, осторожно подшучивавший над нетерпеливой Ганниной мачехой,
увивавшийся кавалером возле девчат. Весело поглядывал на других,
посмеивался вместе с Алешей над парнями и девчатами - "единоличниками",
"богатеями" - Хоня, в распахнутой рубахе, в беззаботной кепочке на
макушке, с лихо приклеенной к губе папироской. Выделялся среди других и
Андрей Рудой; любитель привлекать к себе всеобщее внимание, приказывать и
указывать, он с радостью пользовался тем, что позволяло ему положение
хозяина хаты: озабоченно здоровался с входившими, распоряжался, где кому
сесть, командовал, кому подвинуться, потесниться. Все по тому, как он был
озабочен, могли видеть, что это не такая простая обязанность - устроить
столько народу; что он сделает все, что можно, не пожалеет ни опыта
своего, ни своей практической смекалки. И еще - по тому, как весело он
распоряжался, - было видно, что чувствует он себя на особом положении,
человеком, которому уже нечего горевать насчет передела, который уже
определил свое будущее, вышел вперед и выше других...
Когда Миканор, Гайлис и землемер начали один за другим протискиваться в
хату, гул сразу утих. Все только смотрели на них. В хате воцарилось
напряженное,
и трубками, некоторые приподнимались, чтобы лучше разглядеть низкорослого,
загадочного землемера. Щуплый, невидный из себя, он удивлял молодостью:
почти мальчик; удивлял и настораживал тем, как спокойно, уверенно шел.
Бросилось всем в глаза: попав в такое многолюдье, под пристальное внимание
множества чужих совсем людей, не растерялся, шел, не глянув ни на кого,
как бы никто его не только не тревожил, а и не интересовал. Шел, спокойно
оттеснял мешавших ему, не говоря ни слова, не снимая шапки.
Миканор пропустил первым за стол Гайлиса, потом неуклюже залез сам, дал
место землемеру. Гайлис сел с краю, аккуратно пригладил белесые волосы;
голубоватБю глаза деловито, пытливо побежали по лицам людей. Землемер и за
столом не смотрел ни на кого и держался так, будто всеобщее внимание было
делом обычным. Миканор не сел; стоя, дотрагиваясь пальцами до стола,
окинул взглядом хату, и губы расплылись в улыбке:
– Народу собралось!..
– Все поняли и улыбку, и это недоброе
"собралось", в котором слышался намек на предыдущие собрания. Намек,
который не обещал снисхождения.
Одни неловко, виновато засмеялись, другие усерднее задымили. Все ждали
дальнейшего. Недобрая улыбка все не сходила с плосковатого, поклеванного
оспой лица.
– Дружно - не секрет - собрались!
– промолвил он мстительно.
– Дисциплина!
– захохотал Хоня.
– Заскачешь, как в кадрили, если боишься, чтоб не намудрили!
–
осторожно, как бы прося пощады, отозвалась из женской компании Сорока.
Миканор не обращал внимания на то, что говорили вслед за Сорокой
женщины и кое-кто из мужчин, переждал, сказал уже деловито, без улыбки:
– Дак, может, начинать будем?..
– Он помолчал, пока не утих
одобрительный гул - Есть один вопрос на сегодняшнем собрании. О
землеустройстве в деревне Курени в настоящий момент.
– Он для приличия
спросил: - Других вопросов нет?
– Есть один. На что ето землеустройство?
– крикнул Вроде Игнат.
– Are!
– поддержало его сразу несколько голосов, большей частью
женских.
– Землеустроено уже!,. Давно!..
– Поделено и переделено!..
– Наделились уже!
– Поделено, не секрет, по-старому, - когда умолк ропот, заявил Миканор.
– Некоторых теперь положено наделить лучше!..
– Он хотел дать слово
Гайлису, но его перебили, горячо, нетерпеливо: