Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
беспокойством за Евхима, упрекнул: - А не возьмешь, дак нечего показывать,
что хочешь взять. Настораживать гада загодя.
– Руки свербели очень.
– Евхим затянулся, долго медленно пускал дым.
–
Свербели, а нельзя.
– Ничего не сделаешь!
– Старик жалел об этом так, что не мог сдержать
мелкой дрожи губ.
– Головою стену не прошибешь!
– Как самое желанное, как
самую сокровенную мечту, выдохнул: - Если бы война!
– Помнил,
за стеной, Чернушкова приблуда, от которой всего можно ожидать и которой
век остерегайся, но не мог сдержаться, умерить голос: - Если бы царские
генералы с войском! Балахович какой новый пусть бы! Слыхать же: есть
где-то! Стоят наготове, а не идут почему-то!
– Генералы там такие...
– Евхим матюгнулся.
– Генералы ученые. И злые: землю ж и у них позабирали. Землю, именья и
добро все позабирали. За границей отираться заставили. Так же вот и кипит
на душе, не иначе, у каждого, каждый рвется вернуть, что отобрали!
–
Заметив, что Евхим слушает его невнимательно, как бы с насмешкой,
сдержался. Заговорил не так уверенно: - Или и они боятся большевиков? Или
момента ждут подходящего? Чтоб ударить в подходящий момент?
– Не тешьте себя, тато...
– Как же и жить, если не тешить! Не надеяться, - еще горячее зачастил
старик.
– Одной надеждой только и держаться еще можно! Только и надеешься,
что бог насмотрится - и кончится его терпение!
– Не надейтесь, тато, на своего бога...
– Не говори, - загорелись глаза старика.
– Не гневи его! Вот из-за
етого, может, все и получается! Что не почитают, что каждый оскорбляет
его!
– Поетому он, может, и подумал: хоть передушите, пожрите один другого,
если вы все такие ко мне!.. Не смейся!
– закричал он, уловив на лице сына
насмешку. Слушает, как умный чудака какого.
– Не смейся!
– приказал Евхиму.
Евхим погасил усмешку.
– Бог! Где он, етот ваш бог!
– сказал Евхим вдруг нетерпимо,
раздраженно.
– Если тут такое делается, а он - хоть бы что!
Глядит да молчит! За большевиков еще, похоже, старается! Безбожникам
помогает!
Старик перекрестился.
– Не городи! Не поддавайся дьяволу, который нашептывает тебе! Видит он
все, бог, ждет своего часу! И если увидит, что - время, - скажет свое!
Скажет! Увидишь!.. Придет етот час! Будет ето время! Перемеряется ето все
наново.
Увидишь! Бог скажет свое!
– Дак подождем, - заключил Евхим будто спокойно, снова с той же
скрытой, недоверчивой усмешкой.
– Сила теперь у них!
– не заметил усмешки разгоряченный
–
Терпеть да надеяться только и остается!
Ждать - когда бог решит!
– Дотерпелись, дождались уже!..
– Дождемся, быть не может! Бог скажет свое!.. Чтоб поляки хоть!
– вдруг
переменил тон старик. Сожалея, жаждущий, будто молил: - Хоть бы те уже!
Готовятся ведь давно, пишут в етих, большевистских, газетах...
Евхим только дымил, думал что-то свое. Неожиданно для старика подумал
вслух, твердо, решительно:
– Все же я прихвачу где-нибудь с глазу на глаз етого рябого! И поговорю
с глазу на глаз!
– Он произнес "поговорю" так, что даже старик оглянулся
тревожно и настороженно. Евхимовы глаза были прищурены люто, беспощадно.
Евхим как бы поклялся: - Жив не буду, если не поговорю!
– Дознаются сразу, - поостерег мягко старик с сожалением.
Евхим промолчал. Дымил цигаркой, снова опершись о подоконник. Старик
сидел неспокойно, вертелся, ерзал на лавке. То поглядывал на окно, - не
подслушивает ли кто?
– то бросал взгляд на старуху, что все дремала сидя,
то напрягал слух - что там, где Чернушкова; беспокойно размышлял, что
делать.
– К начальству какому, что ли, попробовать?
– посмотрел на сына, будто
советовался.
– Криворотого и то уже как бы жалко, что прогнали...
Подступиться не знаешь к кому..
– Старик выждал минуту, подсказал, с
опаской, внимательно: - Може б... к юровичскому - про которого намекал...
попробовать?..
– Можно попробовать...
– не удивился, не стал долго рассуждать Евхим.
Может, и сам уже думал об этом. Вздохнул: - Надежды на другое нет...
Старик обрадовался:
– Сходи.
Езхим шеветьнулся. Бросил, растоптал лаптем окурок.
Громко, со всей беспощадностью сказал:
– Один выход - колхоз. Никуда не денешься!
– Добавил так же беспощадно:
– Все равно жить самим не дадут! Да и зачем так жить, как теперь!
Старик помолчал. Неожиданно признался:
– Не примут.
Евхим не перечил. Молча пошел к себе. Старик шагнул вслед:
– Дак сходи ж.
2
Старик посоветовал идти не по шляху: незачем лезть людям на глаза. Из
хаты Евхим подался в сторону гумна, заглянул в гумно, покопался на
пригуменье. Потом уже, в кортовых штанах, в лаптях, в свитке, накинутой на
плечи, вышел в поле, спокойно, будто с какой-то хозяйственной заботой,
направился к лесу. Тропками, не встретив никого, обошел близкие Михали,