Люди сороковых годов
Шрифт:
– Поцелуемтесь!
– сказал и Вихров.
Они поцеловались, и оба при этом немного сконфузились.
Катишь вышла провожать Вихрова на крыльцо.
– В самом деле, поскорее приезжайте; ей очень недолго осталось жить, проговорила она мрачным голосом и стоя со сложенными на груди руками, пока Вихров садился в экипаж.
Случалось ли с вами, читатель, чтобы около вас умирало близкое вам существо? Не правда ли, что при этом, кроме мучительнейшего чувства жалости, вас начинает терзать то, что все ваши маленькие вины и проступки, которые вы, может быть, совершили против этого существа, вырастают в вашем воображении до ужасающей
– Где это, барин, так долго вы были?
– спросила она.
– У Фатеевой, - отвечал Вихров без всякой осторожности.
– Вот у кого!
– произнесла Груша протяжно и затем почти сейчас же ушла от него из кабинета.
Вихров целый вечер после того не видал ее и невольно обратил на это внимание.
– Груша!
– крикнул он.
Та что-то не показывалась.
– Груша!
– повторил он громче и уж несколько строго.
– Сейчас!
– отвечала та явно неохотным тоном и затем пришла к нему.
Вихров очень хорошо видел по ее личику, что она дулась на него.
– Это что такое значит?
– спросил он ее.
– Что такое значит?
– спросила Груша, в свою очередь.
– А то, что вы гневаетесь, кажется, на меня.
– Нет-с, - отвечала та.
– Что вам гнев-то мой?!
– прибавила она, немного помолчав.
– А то, что ты вздор думаешь; я ездил к Клеопатре Петровне чисто по чувству сострадания. Она скоро, вероятно, умрет.
– Умрет, да, как же!.. Нет еще, поживет!..
– почти воскликнула Груша.
– Нет, умрет!
– прикрикнул на нее с своей стороны Вихров.
– А ты не смей так говорить! Ты оскорбляешь во мне самое святое, самое скорбное чувство, - пошла!
Груша струсила и ушла.
V
ПОХОРОНЫ
Вихрову не удалось в другой раз побывать у Клеопатры Петровны. Не прошло еще и недели, как он получил от Катишь запечатанное черною печатью письмо.
"Добрый Павел Михайлович, - писала она не столь уже бойким почерком, нашего общего друга в прошедшую ночь совершенно неожиданно не стало на свете. Мы с ней еще не спали, а сидели и разговаривали об вас. Она меня просила, чтобы я поутру послала сказать вам, чтобы вы непременно приезжали играть в карты; вот вы и приедете к ней, но на другого рода карты - карты страшные, тяжелые!.. Вдруг она приподнялась на постели, обняла меня, вскрикнула и лежала уже бездыханная в моих объятиях... Вообразите мой ужас: я сама закричала как сумасшедшая, едва дозвалась людей и положила труп на постель. Все кончено! Упокой, господи, душу усопшей рабы твоей! Пишу это письмо к вам на рассвете; солнце только что еще показалось, но наше дорогое солнце никогда не взойдет для нас..."
На этом месте видно было, что целый ливень слез упал на бумагу.
"Снаряжать ее похороны приезжайте завтра же и денег с собой возьмите. У нее всего осталось 5 рублей в бумажнике. Хорошо, что вас, ангела-хранителя, бог послал, а то я уж
Ваша Катишь".
Вихров, прочитав это письмо, призвал Грушу и показал ей его.
– Вот ты говорила, что не умрет; умерла - радуйся!
– сказал он ей досадливым голосом.
Груша только уж молчала и краснела в лице. Вихров все эти дни почти не говорил с нею. На этот раз она, наконец, не вытерпела и бросилась целовать его руку и плечо.
– Виновата, барин, виновата, - говорила она.
Вихров поцеловал ее в голову.
– Ну то-то же, вперед такого вздора не думай!
– проговорил он.
– Не буду, барин, - отвечала Груша; а потом, помолчав несколько, прибавила: - Мне можно, барин, сходить к ним на похороны-то?
– Зачем же тебе?
– Да вот я говорила-то про них; ведь это грешно: я хоть помолюсь за них, - отвечала Груня.
– Если с этою целью, а не из пустого любопытства, то ступай!
– разрешил ей Вихров.
После того он, одевшись в черный фрак и жилет, поехал.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
– Клеопатра Петровна, - сказал он вслух, - если я в чем виноват перед вами, то поверьте мне, что мученьями моей совести, по крайней мере, в настоящую минуту я наказан сторицею!
– И потом он наклонился и сначала поцеловал ее в голову, лоб, а потом и в губы.
Катишь, догадавшись по экипажу Вихрова, что он приехал, вышла к нему из соседней комнаты. Выражение лица ее было печально, но торжественно.
– Клеопаша всегда желала быть похороненною в их приходе рядом с своим мужем. "Если, говорит, мы несогласно жили с ним в жизни, то пусть хоть на страшном суде явимся вместе перед богом!" - проговорила Катишь и, кажется, вряд ли не сама все это придумала, чтобы хоть этим немного помирить Клеопатру Петровну с ее мужем: она не только в здешней, но и в будущей даже жизни желала устроивать счастье своих друзей.
– Съездите теперь к этим господам, у которых дроги, и скажите, чтобы их отпустили в деревню, и мне тоже дайте денег; здесь надобно сделать кой-какие распоряжения.
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, - сказал им, что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту не оставляла его воображения. На другой день он опять как-то машинально поехал на вынос тела и застал, что священники были уже в домике, а на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
– Ничего, растряхайте-ка ваш кармашек! Она стоит, чтобы вы ее с почетом похоронили, - говорила она Вихрову.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.