Льются слова, утекая в песок...

Владислава

Мужчина смотрел на него почти что надменно, хотя, может быть, всё это давно уже переплелось воедино и стало сплошным бесконечным организмом, способным совершать отвратительнейшие вещи, от которых в этом мире никогда не будет даже самого банального спасения.

– Проведите моего сына в его палаты, - кивнул он слуге, игнорируя взгляд того, кого сам же и породил.

Бейбарсов ответил всё таким же равнодушным, преисполненным ненависти взглядом, но так и не позволил прикоснуться к себе какому-то там слуге.

– Ты можешь осматривать

мой замок свободно, и никто не станет тебе мешать, - продолжал король, считавшийся мёртвым. – Ты совершенно волен в этом, Глеб.

Бейбарсов пожал плечами, словно выражая собственное равнодушие относительно всего этого, а после внезапно на мгновение остановился, словно собираясь что-то сказать.

– Я хочу начать с осмотра тюрем.

***

Это была не его ведьма – лишь её образ использован отцом для того, чтобы сотворить зеркало, но, тем не менее, она всё равно оставалась почти реальной.

Красивая, безумно красивая в том зеркале, сейчас она была просто несчастной, подвешенная к потолку за руки, закованные в тяжёлые кандалы, с ссадинами на лице, избитая, окровавленная… Несчастная и содрогнувшаяся, стоило только кому-то переступить порог её камеры.

Она бросила на Бейбарсова испуганный взгляд, дёрнулась, и цепи зазвенели, но почти успокоилась, когда поняла, что это не тот, кто притащил его сюда, пусть Глеб и был до безумия похож на своего отца.

В глазах девушки воскресло всё то же бесконечное и почти что умершее желание освободиться, но, впрочем, она казалась слишком уставшей от постоянной боли и этой неволи, из которой не могла попросту выбраться. Она была поразительно бледной, но это казалось, впрочем, более чем логичным – какой ещё быть девушке, которая находилась в заточении чёрт знает сколько дней.

Она дёрнулась ещё раз, пытаясь отпрянуть, когда Глеб сделал шаг в её сторону, и глаза девушки наполнились слезами, хотя она так и не заплакала.

Вот что осталось от прежнего образа – бесконечная зелень глаз, которые невозможно подделать и изменить, хотя даже рыжие волосы немного поблекли и показались слишком холодными сейчас.

– Принесите мне ключи от её кандалов, - коротко приказал Бейбарсов, обращаясь к слуге, что стоял у него за спиной, и тот поспешил исчезнуть куда-то, словно растворился в воздухе, не оставаясь больше реальным или более-менее материальным в реальности, которую можно было себе выстроить.

Его мать была права – Бейбарсов не мог контролировать собственную магию, а теперь он признавал в себе чудище, о котором она говорила ему, но понятия не имел, как менять сие и вообще, что можно было бы сделать с отвратительным ощущением пустоты и какого-то бесконечного завершения отвратительного круга, который замкнулся у него за спиной всего лишь несколько секунд назад.

Он кривовато улыбнулся, пытаясь переступить мысленно через весь кошмар, который окутал его всего лишь несколько дней назад, а после попытался сконцентрировать взгляд на девушке.

– Как тебя зовут?

Он

протянул руку, пытаясь прикоснуться к ней, но девушка, несмотря на то, что это требовало от неё невероятных физических усилий, дёрнулась, надеясь всё-таки избежать прикосновения, которое, казалось, должно было обжечь её и превратить в какой-то пепел.

Бейбарсов смотрел на неё с удивлением – на бледную, измученную девушку из зеркала, которая была совсем не той, кого он так сильно запомнил и не желал выпускать из плена своих же мыслей.

– Ты – Татьяна Гроттер?

Вопрос прозвучал с какими-то нотками угрозы в голосе, и она испуганно кивнула, а после вновь обмякла, словно почти теряя сознание и оставаясь на тонкой грани между реальностью и чем-то ещё, страшным и безумным.

…До того момента, как слуга принёс ключи, она не проронила ни единого слова и так и не ожила, словно подписывалась на существование в полумёртвом состоянии, хотя никто не собирался позволять ей оставаться вот такой, несуществующей и эфемерной, словно не существовало ни единого шанса вытащить девушку из её бесконечного мысленного забвения.

Бейбарсову не потребовалось только задумываться относительно того, почему отец заковал её, и он не собирался оставлять девушку здесь – она буквально рухнула на землю, стоило только снять кандалы.

Гроттер сотрясалась от немых рыданий, и когда он притронулся к её плечу, то рванулась к выходу из своей клетки, надеясь на то, что сможет освободиться и оказаться на воле вот так, просто, через несколько мгновений, не оставляя железным цепям бесконечного страха ни единого шанса сковать себя по рукам и ногам.

Бейбарсов, перестав на мгновение контролировать свои же действия, схватил её за горло, прижимая к стене, и глаза Татьяны расшились от ужаса, словно она вспоминала о чём-то.

– Пойдём, - он отпустил её и словно старался больше не прикасаться, чтобы девушка никогда не стала частью его окончательного морального падения. – Я отведу тебя туда, наверх.

Она больше не противилась, но так и не произнесла ни единого слова, словно на самом деле кто-то заставил её всегда молчать и не позволять себе даже переступать через тонкую черту, о которой не хотелось даже и говорить.

Гроттер словно стала неживой, и это было почти логичным, только вот всё это оставалось бесконечно глупым и страшным в некоторых аспектах этого мира, разве что периодами возникали попытки вырваться из бесконечной апатии, но она отчаянно сопротивлялась и этому.

***

Спящей девушка казалась куда более спокойной, но сие было, впрочем, логичным. На чёрных атласных простынях, до жути пафосных, по мнению Глеба, уже после ванной, она казалась слишком бледной, но всё равно оставалась в константинированном контрасте со всем, что только происходило вокруг, и только можно было заметить дыхание, которое сбивалось в те мгновения, когда ей снились отвратительные кошмары, о которых даже говорить не хотелось.