Льются слова, утекая в песок...

Владислава

И замок, который уходил под землю.

…Пора было уходить.

Бейбарсов отвесил короткий полупоклон, преисполненный издевательством, телепортируясь чёрт знает куда.

***

Наверное, сегодня был день то ли открытий, то ли откровений, и Глеб не испытывал ни единого желания даже удивляться, словно не считал это хотя бы немного важным или чем-то в этом роде – собственно говоря, он окончательно потерял интерес ко всему, что тут вообще происходило, и давно позабыл о том, насколько противной оставалась реальность вокруг него.

Девушка сжимала нож в руках, а у

её ног лежал мёртвый человек – Бейбарсов не мог понять, кто именно это был, но он понимал, что её зеркальная жестокость, которой прежде не было, уже просыпалась.

Она перерождалась в ту, что вытащила его из зеркала, перерождалась стремительно, не собираясь останавливать собственную градацию от тёмно-серого до чёрного, словно не осталось ни единой белой краски.

А всё остальное просто превратило бы её душу из идеально тёмной в грязную, пятнистую, покрытую болотом, которое смыть тоже практически невозможно. Белый лист не вернуть, серость же… слишком надоедает.

– Ваше Высочество?

На мгновение в её взгляде чувствовалось то же, что и тогда, в зеркале, и Бейбарсов смотрел в зелёные глаза, ожидая, что они вновь станут бледными, а они не становились, и на губах играла поразительно лёгкая улыбка, что уже давно растаяла в глазах всеми своими подобиями.

– Будем считать, что у принца сдали нервы и он уничтожил ни в чём не виновного слугу, - не позволяя страху вернуться в её взгляд, проронил он. – И тогда всё будет более чем логично.

Она смотрела на него своими зелёными глазами, он вспоминал девушку в зеркале, которую, может быть, хотел бы вернуть, а после сделал шаг вперёд, обнимая её за талию и целуя в губы.

На поцелуй рыжеволосая ответила – сплошная пустота в душе уже начинала затягиваться постепенно, хотя слишком многое случилось за долгое время.

…Они будут падать во мрак вместе.

– Ты одинок?

Вокруг был всё такой же средневековый антураж, только отчего-то припорошенный каким-то странным инеем и пылью. Можно было подумать, что вся реальность попросту обратилась в понятный ребус с одним или двумя неизвестными; теперь просто заместо злой таинственной ведьмы из волшебного мира из глубин кошмарных зеркал взирала обыкновенная девица.

Гроттер попыталась подняться. Тело ломило - она даже не понимала, отчего. Голова болела просто до жути, а в рыжих волосах, казалось, пряди стали ещё алее - то ли от крови, то ли от непонятного, первобытного страха внезапно вспыхнули пламенем.

Чтец - тот, кого она ненавидела и в тот же момент, возможно, любила, - стоял напротив, спокойный, равнодушный и абсолютно безумный. Всё такие же чёрные глаза Бейбарсова теперь пылали чем-то ещё, кроме его сумасшедшей влюблённости и бесконечного чувства собственности. Он был уже не просто тем, кто желает получить абсолютно всё; теперь Таня не могла игнорировать в нём холодную, полумёртвую ярость, что застыла где-то далеко под кожей.

Дар - будь он сильным или слабым, - ломал его, и это было видно невооружённым взглядом.

Будь она чуточку спокойнее сейчас, не испытуй такой отчаянной ненависти к нему из-за всего, что видела в своих других ролях, может быть, Гроттер и заметила бы

что-то важное, ухватилась бы за невидимую нить и попыталась вытащить его из глубокой, страшной бездны. Но заместо этого она лишь дурно цеплялась за собственную боль и пыталась вытолкнуть на свободу больше, больше, больше злобы.

На сей раз он не протянул ей руку, не попытался успокоить, самодовольно не улыбнулся. Только повернулся спиной и направился к двери, будто бы не мог придумать никакого другого решения в условиях всего, что между ними произошло - или могло когда-либо случится.

– Стой!
– Гроттер не хотелось обращаться к нему, но слова сорвались с губ раньше, чем она успела себя остановить.
– Ты теперь у нас уже жертва? Теперь я тут - главный злодей?

Она ждала, что он будет издеваться над нею, что скажет что-то, но пальцы Бейбарсова только равнодушно скользнули по обложке какой-то книги - будто бы он отчаянно пытался понять, где находится.

Он открыл незнакомый пухлый том - в стандартной чёрной обложке без названия, - и криво усмехнулся первым строкам, будто бы никогда не мог и предположить, что подобная литература могла появиться в его доме. Таня представляла, как вспыхнули его чёрные глаза - но отнюдь не понимала, что стало причиной такой отчаянной отстранённости.

Ей так не хотелось признавать этого, так не хотелось быть правой даже в такой глупой, дикой мелочи - она знала, что не имеет права подозревать человека, даже такого, как Бейбарсов, в чём-то подобном, но не могла убедить себя думать иначе.

В нём скопилось столько мрака, что остановить жуткие чёрные волны силы, что разливались в разные стороны, было практически невозможно.

– Почему ты молчишь?

– Гроттер… - на его губах - Таня чувствовала это, пусть и не видела лица, - сейчас должна была появиться странная, кривая ухмылка, смысла которой она прежде не понимала.

Сердце сжалось. Он пробежался тонкими пальцами по строкам книги, которую держал в руках.

– Ты тут не злодейка, - он так к ней и не повернулся, - а я никогда не жертва. Но мне всё же интересно, как ты будешь вести себя в подобных ситуациях.

– Экспериментируешь с человечеством?

Он повернулся к ней на мгновение и криво усмехнулся.

– Всего лишь с тобой.

…На сей раз, чтобы их закрутил водоворот посторонней реальности, ему не понадобилось ни восстанавливать силы, ни даже читать несколько первых строк.

Она потянулась к чашке кофе, коснулась уже ручки, но одёрнула руку - та оказалась слишком горячей. Презрительно искривила губы, будто бы старательно пытаясь продемонстрировать собственную ненависть к нерадивым официантам, посмевшим подать что-то до такой степени горячее в дорогом - до такой степени дорогом, стоит отметить, - ресторане.

– Эй!
– начала она, а после перевела взгляд на Глеба, холодный и мрачный.
– Что ты так смотришь на меня?!

– Анна, перестань вести себя, будто бы маленький ребёнок, - он спокойно отложил вилку в сторону и посмотрел на неё привычно равнодушным взглядом.
– Кофе должен быть горячий, в конце концов, и твои капризы совершенно не уместны.