Льются слова, утекая в песок...

Владислава

***

Разумеется, стоимость всего - особенно разбитой посуды, - вычтут из компенсации. Разумеется, уволят за оскорбление жены хозяина. Разумеется, всем плевать, что Анну Бейбарсову способен терпеть только один человек на свете, и то только благодаря тому, что ему на неё абсолютно наплевать.

Разумеется, никто не будет слушать о том, что она не ела второй день, что ей нужны лекарства для её папы - не Анькиного, хоть одно различие, - что она устала терпеть всё это, а мокрая блузка прилипает к телу отвратительным пятном.

Таня не должна была

плакать. Она заставляла себя плотно сжимать губы и не слишком часто моргать, чтобы только не спровоцировать лишние слёзы. Плевать на то, что рыдания так и застыли в груди, она не позволит себе ни единой минуты слабости на глазах у этого человека. А всё остальное будет потом, когда он уйдёт. Всё остальное будет тогда, когда её никто не увидит. Когда всем на свете станет абсолютно всё равно.

Он пробежался по ней спокойным взглядом, поднялся, оставив деньги на столе, перевёл взгляд на администратора, наконец-то пугливо показавшегося из своего кабинета - когда тут хозяйская жена, он в жизни не покажется на глаза.

Бейбарсов взвесил в руке ключи от авто и швырнул его в руки Семёну.

– Отвезёшь, куда скажет, пригонишь машину обратно. Капризы не слушать, пусть сама разбирается, - взгляд ещё раз остановился на кофейном пятне.
– И можешь быть свободен до завтрашнего утра.

Семён радостно улыбнулся. Свободный день - даже если за него придётся заплатить дорогой с Анной, - дорогого стоит, тем более, если шеф на этом настаивает.

Бейбарсов взял Таню под локоть и быстрым, уверенным шагом направился в сторону кабинета. На администратора он больше не смотрел, будто знал, что тот провожает официантку жалобным, уставшим взглядом - девчонку завтра, скорее всего, тут уже не увидят.

***

Дверь закрылась тихо, без особого шума. Таня сжалась - было холодно, отвратительная блузка теперь уже неприятно холодила кожу, а в зале ещё и было слишком много свидетелей. Тут, правда, один только Глеб - и ей с ним хотелось говорить меньше всего.

Анна говорила, что если он узнает о том, что Таня - её сестра, то в столице ей и вовсе нигде на работу не устроиться. Так что надо закрыть рот и вести себя до такой степени тихо, чтобы Бейбарсов даже не догадывался о её существовании.

Он предупредил все её отговорки коротким жестом - и всё той же классической ухмылкой, которую она видела столько раз, наблюдая со стороны.

– Я в курсе, - вздохнул он.
– И что моя супруга - последняя дура, и что ты - её сестричка, чем-то этой сумасшедшей не угодившая. Можно не посвящать меня в подробности.

Она благодарно улыбнулась. Стало чуточку легче; всё-таки, теперь не надо было молчать хотя бы об этом, и говорить, впрочем, тоже не придётся.

Анна её ненавидела. Таня - вопреки тому, что считалась такой хорошей, доброй девочкой, - ненавидела сестру в ответ ещё сильнее, и это чувство практически нереально было победить. А зачем? Зачем пытаться поломать в себе что-то, если на деле больше всего хочется доказать, что всё должно быть иначе?

Этот мир сильно отличается от того, к которому

она привыкла - от мира в её голове. В этом мире надо мстить.

Но Таня и ненавидеть-то могла только свою сестру.

…Ей повезло, однозначно, с мужем. Вряд ли нашёлся бы кто-то ещё, кто не только терпел, а и оплачивал бы все эти выходки.

Тане почему-то поднять на него взгляд было стыдно. Стыдно - рассматривать мужа собственной сестры и мысленно, про себя и совсем тихонько, но всё же довольно открыто, признавать, что он весьма привлекателен, что порой ей дико хочется оказаться на месте своей драгоценной сестрёнки.

Но потом, впрочем, она вовремя себя обрывала.

Быть женой - не значит быть им любимой.

– Думаю, я подыщу тебе место где-то там, куда она не заглядывает, - проронил он равнодушно, делая шаг в её сторону. В голосе, вопреки завесе спокойствия, звучали гипнотические нотки, а она отчаянно пыталась заставить себя избавиться от образа кролика перед удавом.

– Например?

Голос звучал глухо. Таня отступила - но наткнулась на дубовую поверхность стола, странную, чуть шероховатую - она никогда не касалась к ней, только гипнотизировала обычно, когда шеф пытался что-то потребовать или, может быть, даже хвалил за неплохую работу.

Глеб подступил слишком близко.

– Например, у меня есть места в более серьёзных учреждениях. От секретаря… - пальцы пробежались по щеке, осторожно и нежно, и Гроттер никак не могла избавиться от мысли, что он просто мстил Анне за то, что она так целеустремлённо разламывала его жизнь, - до, скажем, руководителя маленького отдела.

И это предположительно должно зависеть от того, насколько она будет сговорчивой.

Либо от того, насколько сильно это навредит Анне.

Тонкие пальцы, почти паучьи, пробегаются по пуговицам мокрой блузки. Ей должно быть противно и стыдно, и вообще, правильная Танечка ни за что не позволит человеку переступить определённые границы.

Но отца нужно вылечить, мать не может заработать достаточно денег, а она достаточно ненавидит свою сестру, чтобы соглашаться.

И Бейбарсов достаточно красив, чтобы это не было противным.

***

В который раз - сколько б она ни захлёбывалась ревностью, - ночевать в своём доме он не будет. Ему незачем; холодные руки жены, касаясь запястий и плеч, только обжигают ледяной ненавистью, а даже такому цинику, как он, иногда хочется тепла и ласки не временных шлюх, которых он вполне может зажать где-то в кабинете.

Таня, пожалуй, была единственной из бесконечного перечня его любовниц, кого он совершенно спокойно пускал в собственую постель - даже если речь шла не о той, которую он вынужден был делить с Анной.

Не имеет значения, где его дом.

У Тани имелся один замечательный плюс - вопреки их родству с Анной, вопреки тому, что их связывало, она никогда не пыталась довести его до белого каления собственным поведением, никогда не напоминала о прошлом, никогда не была такой отвратительной, как её родная сестричка.