Льются слова, утекая в песок...
Шрифт:
– Имею право!
Она фыркнула и как-то дико, вредно повела плечами, будто бы пыталась показать, что на самом деле права тут именно она. Бейбарсов даже не посмотрел на супругу; у них с Анной никогда не было ни должного взаимопонимания, ни нормальных взаимоотношений, зато слишком много - обмана и взаимного презрения.
Мужчина не чувствовал себя слишком уставшим от роли хорошего и порядочного мужа только потому, что играл в это только на публике.
– Назови мне хоть одну причину, почему я сейчас должна вести себя спокойно?
– Анна смотрела на него с
– Почему должна вести себя, будто бы пай-девочка? Я имею право на то, чтобы заставить их ползать на коленях передо мной! Это наш ресторан! Это наш бизнес! Наши люди! В конце концов, - она провокационно положила руку на свой заметно выступающий уже живот - это наш…
Он поднял на неё взгляд - ни капли теплоты, - и усмехнулся.
– Наш?
– переспросил издевательски-язвительно.
– Как и в прошлый раз, Анна.
Она презрительно скривилась, будто бы пыталась предъявить какие-то претензии. Вообще-то, стоило бы молчать - паршивая овца в семье богатого папочки и безмерно бедной мамаши, выскочившая замуж только потому, что так было надо было - покрыть позор, свалившийся на отцовскую голову.
В прошлый раз - два года назад, - Бейбарсов был никем, максимум перспективным парнем с хорошими мозгами, а она - богатой дурёхой, способной свалиться в объятия кого попало.
Сейчас, когда прошло уже столько времени, и они оба непременно носили обручальное кольцо на правой руке, мечтая выбросить его в воду, он превратился в холодную, расчётливую сволочь, способную отобрать что угодно у кого угодно. Сейчас он совершенно не зависел ни от денег её отца, ни от его бизнеса; стартовый капитал давно уже перерос в что-то большее. Сейчас он отдавал последние тысячи из того, что дали ему “в долг”, чтобы быть свободным от её семьи и от неё самой.
А она так и осталась богатой дурой.
В конце концов, как и в прошлый раз, это был не его ребёнок. Анна была готова поклясться в том, что Глеб к её беременности не имеет ни малейшего отношения; только если в прошлый раз она так и не смогла родить, потому что не хотела, то на этот поклялась сохранить малыша - потому что была уверена, что чужие черты лица в ребёнке будут раздражать Бейбарсова неимоверно. Что он будет ненавидеть детский смех, раздающийся в своём доме, будет проклинать тот день, когда на ней женился, но из-за того, что люди от него отвернутся, вынужден будет терпеть её присутствие - и присутствие её выплодка неизвестного происхождения.
Анна - не считая того, что хотела родить, - уже за эту невидимую ненависть обожала ребёнка.
Разумеется, Глеб - не отец. Он и целовать-то её не хотел, не то что засыпать в одной постели; всё, что между ними было - грубо, пару раз, и то достаточно давно, чтобы совершенно не сходиться по срокам. Тем не менее, пусть ему было плевать на её верность, она хотела, чтобы этот мужчина - чисто для коллекции, - принадлежал ей одной.
И потому сейчас своего же ребёнка она люто ненавидела - за то, что, так или иначе, Глеб смотрел с презрением на неё, а не на её живот. За то, что был холоден и равнодушен до последнего,
Его это ни капельки не огорчало.
Ему было всё равно.
Если раньше он зависел от неё, от денег её родни, то теперь всё было наоборот.
– Мой ресторан, Анна, - методично принялся перечислять он.
– Мои люди. Мои деньги. И, - он скривился, - ни разу не мой ребёнок.
– Будто бы ты сделал что-то для того, чтобы он стал твоим, - фыркнула она.
Это ещё могло его задеть. Ну какой мужчина, скажите, стерпит, когда его называют бездарностью, не способной в постели ни на что - даже стать отцом?
Анне хотелось, чтобы он поверил ей - не счету в банке, не льстивым фразам его бесконечных девиц, которых он никогда не приводил к ним домой - но не являлся туда и сам, - не зеркалу даже, а именно ей, своей законной супруге. Её опыту, чему-то ещё - в конце концов, раньше он реагировал, раньше у него ещё появлялось желание прижать её к стене, заполучить - и она получала от этого странное, почти дикое удовольствие, а потом лгала с максимальным контрастом, какой только могла себе позволить.
– Увы, Анна, но меня мало интересуют подержанные вещи и подержанные люди.
Она столкнула его тарелку со стола - диким, злым движением, зашипела, будто бы ядовитая змея, и вновь обожглась о чашку с кофе, хотя это было скорее видимостью, чем правдой. Просто когда Анне Бейбарсовой надо на ком-то согнать свою дикую злость, она находит множество способов реализовать это наиболее правильно. Особенно в публичных местах.
– Официант!
– громко выкрикнула она.
– Немедленно сюда!
Это была её любимая часть. Она стояла, разъярённая и недовольная, и смотрела на несчастную, дрожащую сестричку, бедное дитя, родственница по матери - никому не нужная, испуганная и цепляющаяся за эту работу.
Анна её не признавала - и не признает, конечно же, никогда. Если Глеб и знал о том, что они сёстры, то не от супруги - скорее пробил по своим каналам. Но он - не из тех, что бросится защищать несчастную девчонку. Это, скорее всего, и вовсе его не заденет; он настолько ненавидит тёщу за то, что та породила на свет Анну, что не способен испытывать сожаление к сестре своей жены.
– Как ты посмела подать мне это?
– Анна сжала чашку, жалея, что кофе уже остыл и не произведёт должного эффекта, - а после с силой выплеснула жидкость прямо в лицо бедной девчонке.
Жаль, ожога не будет.
Милая-милая Танечка - аж противно, - отшатнулась. Чистая белая блузка превратилась в сплошное пятно, а она теперь дрожала, не смея даже вытереться.
– Уволена, - холодно проронила Анна.
– Я жду тебя в машине. Рассчитаешься.
Бейбарсов бросил на супругу ледяной, но всё такой же спокойный взгляд, и ничего не ответил, будто бы ему в самом деле было наплевать.
Сволочь.
Но высказывать ему свою ненависть она будет потом. После того, как эта несносная Танечка наконец-то покинет её - её, Анны, - ресторан и навеки со своими рыжими волосами растворится в пустоте.