Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Впрочемъ, Коля не могъ жаловаться. Его хорошо, по-абиссински, конечно, накормили, дали ему довольно мягкую альгу, и Коля, измученный и тломъ и душою, заснулъ.
Однако, Коля спалъ не долго. Заботныя мысли разбудили его. Стало опять страшно. Тамъ, подл креста, возл раненаго мистера Стайнлея, сгоряча, Коля не отдавалъ себ отчета во всемъ происшедшемъ. Теперь, проснувшись, онъ все понялъ. И застоналъ отъ печали, сознавъ весь ужасъ своего положенія.
Кладъ дяди Пети кмъ-то взять. Кмъ? Можно легко догадаться. Конечно, мистеромъ Брамблемъ. Но, какую же роль игралъ во всемъ этомъ дл мистеръ Стайнлей?! Почему онъ раненъ? Кто его ранилъ, обобралъ и бросилъ?
Но что бы ни случилось, кто бы ни былъ виновникомъ всего этого — Коля ясно понялъ, что кладъ для него потерянъ. Нтъ цли и нтъ смысла въ его пребываніи въ Абиссиніи. Жертва его напрасна. Да и самъ онъ никакъ теперь не выберется изъ Абиссиніи. Въ оборванномъ плать и сбитой обуви, безъ оружія и безъ денегъ, затерявшійся въ необъятныхъ степяхъ! Одинъ!
Коля готовъ былъ заплакать, но только мучительно застоналъ.
Мантыкъ! Мантыкъ съ нимъ… Да, это правда. Мантыкъ его никогда не броситъ. Но, что можетъ сдлать Кол Мантыкъ? Самъ бдный, самъ ничего не имущій, Вонъ онъ какой Мантыкъ! Ходить босикомъ по горамъ и долинамъ, наступить на крпкую, какъ сталь, колючку мимозы и хоть бы что! Не знаетъ ни страха, ни устали. Со всеми другъ — и съ абиссинскими начальниками и съ простыми ашкерами и съ черными рабами-неграми галласами. Ему все — ничего.
А Коля сдлалъ пшкомъ только одинъ переходъ и совершенно подбился. Коля обузой будетъ для Мантыка. Онъ будетъ мшать, а не помогать Мантыку.
Американецъ… Да, мистеръ Стайнлей, если выживетъ, найдется. У него везд есть деньги, онъ не растеряется. Но выживетъ ли мистеръ Стайнлей и какую роль въ похищены клада дяди Пети игралъ онъ?
И жуткая мысль о сговор Брамбля съ амер'иканцемъ заползла въ душу Кол и черной отравой наполнила его сердце.
А онъ-то былъ такъ откровененъ и доврчивъ съ мистеромъ Стайнлеемъ, шелъ къ нему съ открытою, чистою душою!
Вечерло. Въ отодвинутую раму, затянутую воловьего шкурою и замнявшую дверь хижины, было видно какъ стали длинными тни и розовли пустынныя дали. Кругомъ блеяли козы и бараны, мычали коровы, раздавались женскіе голоса, плакали дти. Женщины пригнали стада изъ степи и начинались ихъ хлопоты съ незатйливымъ ужиномъ.
У дверей появился Мантыкъ. «Забанья» не хотлъ его пропустить, но Мантыкъ сперва поднесъ свой темный, увсистый кулакъ къ черному носу часового, потомъ, шутя, охватилъ его вокругъ пояса и, какъ перышко, перебросилъ черезъ себя и поставилъ на ноги.
Черный ашкеръ смялся, скаля блые зубы.
— Видалъминдалъ? — смясь, по-Русски, сказалъ часовому Мантыкъ, погрозилъ ему кулакомъ и смло вoшелъ въ хижину къ Кол.
— Ну, какъ Коля? — безпечно весело сказалъ онъ, садясь на постель рядомъ съ Колею и обнимая Колю за талію. И Коля только усплъ попечаловаться о пропаж клада, какъ Мантыкъ его перебилъ.
— Это ты, Коля, брось и думать, — сказалъ онъ, и лицо его стало серьезнымъ. — Мантыкъ твоего дла не оставитъ такъ. Съ «шумомъ» Минабеллы я уже переговорилъ обо всемъ, и тебя здсь никто не тронетъ, а я, какъ луна взойдетъ, иду въ путь-дорогу. Я твоего дла не оставлю. Будь спокоенъ. Я разыщу твоего англичанина, хотя на дн морскомъ, и я добьюсь суда праведнаго, царскаго, милостиваго суда. Не будь я Мантыкомъ, если я не вызволю теб твоего клада, а тебя самого не доставлю домой. Понялъ?… Терпи и врь Мантыку. Мантыкъ, братъ, тебя не обманетъ!
— А что американецъ?
— Не приходилъ въ себя. Очень много
— Какъ думаешь, что тутъ было?
— Думаю — ршили англичане…
— Оба?
— Ну, конечно, оба, — овладть твоимъ кладомъ, а какъ достали, значить его, увидали ихъ слуги несмтныя богатства, перебили англичанъ и забрали твой кладъ.
— Богъ съ нимъ и съ кладомъ, — сказалъ Коля. — Только бы домой вернуться къ мамочк и Галин.
68
Тукуръ-хакимъ — негръ докторъ.
Блдная улыбка освтила печальное лицо Коли.
— Э! Брось! говорю теб, брось и думать, объ этомъ. Обо мн уже слышали въ Аддисъ-Абеб. Меня знаютъ. Я до самого негуса дойду, я все узнаю, все отыщу. Ты отдохни здсь дня два, а потомъ, я просилъ тебя отправить къ геразмачу Банти. Тамъ Маріамъ за тобой присмотритъ. Славная Маріамъ, не правда ли?
— Да, славная Маріамъ, — печально сказалъ Коля.
— Ну, недля пройдетъ… Можетъ быть, — десять дней, и вотъ онъ и я самъ, своею собственной персоной. И съ кладомъ! Да еще, гляди, по дорог четвертаго льва прихвачу. Дойдемъ… Нтъ — муловъ купимъ, — додемъ до желзной дороги и ай-да! — позжай домой! Кланяйся Наталь Георгіевн и Галин, привтъ нижайшій старому ддушк, скажешь — за пятымъ львомъ уже пошелъ Мантыкъ.
— Да, хорошо, кабы такъ!
— Такъ оно, другъ мой, и будетъ. Не иначе. Не оставитъ ни твоего дла, ни тебя самого Мантыкъ!
Коля смотрлъ на своего друга. Мантыкъ снарядился въ путь. Шерстяная шама была скатана, сума набита провизіей, въ тыквенной гомб булькалъ тэджъ… Длинный ножъ за малиновымъ поясомъ, — крпкій вышелъ поясъ, что сшилъ Мантыку Селиверстъ Селиверстовичъ, — ружье трехствольное за плечами. Блые панталоны закручены, блестятъ смуглыя загорлыя колни, свжій шрамъ на лвой икр, должно быть, вчера разодралъ себ ногу Мантыкъ.
— Что жъ, Мантыкъ, — тихо сказалъ Коля. — Съ Богомъ! Можетъ быть, ты и правъ… Но страшно мн будетъ безъ тебя.
— Страшно? — поднялъ темныя густыя брови Мантыкъ, — а ты не бойся… Такъ меня ддушка училъ. И мн никогда не страшно… Какъ же можетъ быть страшно, когда я не боюсь?
Съ луной ушелъ за горный перевалъ Мантыкъ. Коля тихо лежалъ на альг. Отдыхали усталыя ноги. Все тло покоилось. Слушалъ, какъ затихала деревня, смолкало тонкое переливистое пніе женщинъ, лай собакъ и блеяніе стадъ. Угомонились люди и домашній скотъ, и тогда совсмъ близко, у околицы, зачакали и завизжали трусливые, вороватые шакалы. Въ затихшую деревню стали доходить таинственные страшные шумы пустыни. Что то рухнуло, ухнуло въ горахъ, эхомъ прокатилось по долин.. То ли левъ рыкнулъ, настигая задремавшую антилопу, то-ли камень сорвался со скалы и съ грохотомъ полетлъ въ пропасть, ломая кусты.
Часовые, накрывшись шамами, лежали у входа. Не спали. Коля слышалъ, какъ они тихо переговаривались короткими фразами.
И тоскливо тянулась страшная, долгая, одинокая ночь.
Вдругъ, на другомъ конц деревни, залаяли, загомонили собаки, послышались людскіе голоса.
Уже не вернулся ли мистеръ Брамбль? Не добрый ли геразмачъ Банти, или Ато-Уонди поспшили на выручку мистеру Стайнлею и Кол?
Коля поднялся съ альги и подошелъ къ дверямъ.
— Нельзя! — прошепталъ часовой и, продолжая лежать, рукой показалъ Кол, чтобы онъ не выходилъ.