Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Лиловая занавсь была опущена. Возл нея горло четыре свтильника. Свтлыми отсвтами блистали тутъ и тамъ украшенія на щитахъ, ружейные стволы, шитье дорогихъ лемптовъ. Старики сидли, молча.
Помощникъ Афа-негуса вернулся со всею свитою. Мистеръ Брамбль занялъ свое мсто въ мягкомъ кресл. Посередин на низкомъ квадратномъ столик положили шаму въ темныхъ пятнахъ крови, и небольшой сундучекъ. Сюда же принесли найденный подл Стайнлея кинжалъ.
Сердито и зычно крикнулъ что-то по-абиссински одинъ изъ ликомакосовъ [78] негуса, застучали по головамъ и по плечамъ
78
Секретарей.
Тогда постучалъ о полъ тростью старикъ въ золотомъ лемпт и медленно раздвинулась лиловая завса.
Въ серебряномъ чеканномъ блистаніи луннаго свта появился негусъ. Медленно ряли надъ нимъ страусовыя опахала, вспыхивая серебристымъ свтомъ, попадая въ лунные лучи и бросали живыя синія тни на блыя рубашки юношей.
— Раскройте сундукъ и объявите, что въ немъ находится, — сказалъ Афа-негусъ.
Старый абиссинецъ Маркъ, Русскій переводчикъ, подошелъ къ сундуку. Два ашкера своими саблями сбили заржаввшую петлю замка, и Маркъ сталъ вынимать содержимое сундучка и объявлять негусу, что тамъ находилось.
Въ полной тишин жадно глядли абиссинцы на вынимаемые предметы. Въ зал было душно и темно. Глухо звучалъ голосъ Марка. Кол казалось, что онъ сейчасъ лишится сознанія.
— Черная суконгіая рубашка, какія носятъ московы, — выкликалъ Маркъ. — Совсмъ истлла.
Онъ бросилъ ее на шаму.
— Ремень съ блою бляхою и буквами «С.П.1.Г.». [79]
— Что могутъ означать эти буквы? — спросилъ Афа-негусъ.
Маркъ пожалъ плечами.
Я полагаю, — сказалъ онъ, — «сей повинуется одному Государю». Умершій московъ, вроятно, былъ ашкеромъ своего Джонъ-Хоя.
79
Санктъ-Петербургская 1-ая гимназія.
— Пергаментный пакетъ и на немъ надпись: «Его Величеству, негусу-негусти».
Негусъ нагнулъ голову. Афа-негусъ, почтительно закрывая ротъ лиловымъ плащемъ, подалъ негусу пакетъ.
— Еще пакетъ: на немъ по-Русски, абиссински и французски надпись: «Тому, кто Найдетъ этотъ кладъ». Старый кинжалъ… Мшокъ, въ немъ Немного талеровъ.
— Сосчитайте, — сказалъ Афа-негусъ.
Маркъ и ашкеры стали считать монеты. Въ тишин зала съ легкимъ звономъ падали серебряные кружки.
— Ровно сто, — возгласилъ Маркъ, ссыпая монеты въ кожаный мшокъ. — Больше въ сундучк ничего нтъ, добавилъ онъ, переворачивая сундукъ.
Негусъ, сидвшій съ полуприкрытымъ плащомъ лицомъ, спустилъ плащъ и тихо и явственно сказалъ:
— Мудростію и соизволеніемъ Божіимъ, покровительствомъ святыхъ Георгіоса и Михаила мы нашли причину преступленія, совершеннаго блымъ надъ блымъ. Выслушаемъ заключеніе нашего верховнаго судьи мудраго и справедливаго Афа-негуса.
Въ темнот раздался звонкій, точно блеющій, дребезжащій голосъ стараго Афа-негуса:
— Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса. Мертвый предметъ, вещь — по вол Божіей говоритъ, какъ честнйшій свидтель. Вы видите — ножъ… Это твой ножъ? — кинулъ онъ Кол быстрый вопросъ.
— Да, —
— Довольно! — перебилъ Колю Афа-негусъ. — Ножъ! Это ножъ москова Николая. Онъ этого не отрицаетъ. Шама! — такими шамами полна вся Абиссинія. Московъ могъ взять ее, гд угодно. И вотъ этотъ сундучекъ… Московъ нашелъ его и откопалъ у Минабеллы. Это было до его охоты на льва… Это было до встрчи его съ храбрымъ охотникомъ на львовъ Мантыкомъ. Онъ откопалъ его и тутъ увидлъ другого инглеза — Стайнлея. А мы знаемъ, что инглезъ Стайнлей тоже до убійства льва показывался въ Минабелл. Это все равно, что произошло между двумя блыми, нашедшими этотъ сундукъ? Намъ важно то, что американецъ Стайнлей былъ убитъ. Его кровь вопіетъ къ вамъ и требуетъ отмщенія. Московъ Николай, убивъ инглеза Стайнлея, спокойно идетъ на охоту, но забываетъ на мст преступленія свой ножъ. Онъ съ кмъ то отправляетъ этотъ сундучекъ и его закапываютъ у бдныхъ женщинъ на окраин города. Мы доберемся до тхъ, кто были его сообщниками, и они понесутъ свое наказаніе. Сейчасъ мы судимъ москова Николая. Мы судимъ: — убійцу.
Афа-негусъ, какъ опытный ораторъ сдлалъ выдержку и окинулъ собраніе блестящими острыми глазами.
— Нельзя, — сказалъ онъ, — въ Абиссиніи безнаказанно убивать человка. Да, онъ — московъ. Онъ блый, и волею негуса, мы блыхъ судимъ по ихъ законамъ. Но Московіи нтъ. Справедливйшій, мудрйшій и великій Джонъ-Хой Московскій, да будетъ благословенна его память, — убитъ своими людьми. У насъ нтъ его посланника — мудрыхъ и честныхъ Власова или Орлова и т московы, что живутъ у насъ, разсказали, какой ужасъ происходить въ ихъ стран.
Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры — мы должны судить москова ашкера своимъ абиссинскимъ судомъ….
Афа-негусъ опустилъ голову и замолчалъ. Толпа, наполнявшая залъ Гэби, притихла. Коля оглянулся на нее. Кошмарнымъ сномъ представился ему огромный круглый залъ, полный черныхъ людей. Блеснетъ въ свт лампы копье, подъ нимъ едва примтна черная курчавая голова, а дальше во мрак толпа людей слилась въ какое-то страшное, непонятное, чуть движущееся существо. Оно показалась Кол страшнымъ змемъ маминыхъ сказокъ, и онъ понялъ, что оно неумолимо.
Да онъ и не будетъ просить о пощад.
Смерть?… Онъ такой молодой… Ну что же? Если такъ Богу угодно.
Коля сталъ искать глазами Мантыка, но его не было на прежнемъ мст. Его нигд не было. Мантыкъ не могъ Колю покинуть — это Коля сознавалъ всмъ своимъ сердцемъ и, если не было Мантыка въ Гэби, — значить, — Мантыкъ что-то надумалъ…
Или арестованъ…
И стало такъ тихо на душ у Коли. Точно онъ пересталъ уже жить.
Въ эту тишину глухо вошли слова Афа-негуса. Кол показалось, что вкрадчиво и искательно къ толп сказалъ старый абиссинецъ:
— Какъ вы постановите?
ХХVIII
НАПРЯЖЕННЕЙШІЯ МИНУТЫ
Стало страшно тихо. Такъ тихо, что зазвенла какая-то струна въ ушахъ Коли, что казалось ему, что слышить онъ, какъ летитъ земля, уносясь въ безпредльную даль, что слышить, какъ трещитъ масло въ ночникахъ и тихо скрипятъ опахала въ рукахъ у юношей.
Вдругъ, сзади, въ далекомъ конц круглаго зала, кто-то крикнулъ надорваннымъ, требовательнымъ голосомъ:
— Смерть москову!