Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Колю поставили слва отъ широкаго прохода, отгороженнаго между наполнявшими залъ людьми. Протйвъ себя, по правую сторону прохода, Коля увидалъ сидвшихъ въ креслахъ и на стульяхъ европейцевъ въ блыхъ одеждахъ и между ними, такъ хорошо знакомую ему фигуру Брамбля, въ большихъ очкахъ. Онъ сидлъ на низкомъ кресл, небрежно развалясь, и поглаживалъ свою толстую короткую ногу. Сзади мистера Брамбля толпились его слуги, и между ними Фара. Они бросали на Колю насмшливо-злобные взгляды.
Коля понялъ, что его привели въ судъ и что тамъ собрались его обвинители. Онъ оглянулся вокругъ, ища защитниковъ. Никого знакомаго, никого Русскаго не было подл. Коля искалъ Мантыка. Онъ его никогда бы не нашелъ, если бы Мантыкъ не окликнулъ Колю.
— Коля!.. А, Коля!.. —
Коля вздрогнулъ и приглядлся.
Онъ увидалъ Мантыка полулежащаго у ногъ стараго абиссинца. Мантыкъ былъ въ малиновой чалм, перевитой золотымъ шнуромъ, въ ослпительно блой рубашк, перетянутой поясомъ, босой, въ блыхъ штанахъ и со своимъ драгоцннымъ штуцеромъ въ рукахъ. Старикъ, сидвшій надъ нимъ былъ въ львиномъ внчик и расшитомъ золотомъ малиновомъ лемпт и въ немъ Коля сейчасъ же призналъ геразмача Банти.
Такъ вотъ куда забрался Мантыкъ — истребитель львовъ! На ступени негусова трона, слъ между расами и геразмачами, какъ равный!
Коля сталъ спокойне. Пожалуй, и правда — не выдастъ Мантыкъ… Да, — показалось Кол, - и геразмачъ Банти смотрлъ на него съ дружеской улыбкой.
Такъ прошло около часа. Напряженно застыли старые сановники впереди, храня глубокое молчаніе и бормотала и гомонила сдержанными говорами громадная толпа абиссинцевъ сзади.
Вдругъ одинъ изъ стариковъ, сидвшихъ на самомъ верху, Есталъ и медленно спустился къ середин прохода. Львиная грива дрожала надъ его сдой головою. Золотой лемптъ закрывалъ плечи и падалъ на грудь. Большой Русскій орденъ св. Анны вислъ у него на ше поверхъ лемпта. Изъ-за богато расшитаго пояса торчала сабля въ красныхъ кожаныхъ ножнахъ. Круглый щитъ въ золотыхъ бляхахъ былъ на лвой рук.
Въ правой онъ держалъ тонкую длинную жердь. Онъ постучалъ ею о полъ.
Тишина стала водворяться среди абиссинской толпы. Тамъ бгали ашкеры и тонкими тростями били по чемъ попало, по головамъ, по спинамъ и по плечамъ тхъ, кто продолжалъ говорить.
— Абьетъ… абьетъ…, [74]– раздались вскрики тутъ и тамъ и наступила полная, торжественная, волнующая тишина.
Мрно и медленно на об стороны раздернулась лиловая занавсь.
74
Жалоба!.. Жалоба!..
XXIV
НЕГУСЪ-НЕГУСТИ
За занавсью все горло въ яркомъ солнечномъ свт. Должно быть тамъ было отверстіе въ крыш и большія окна въ стн съ боковъ.
На возвышеніи, покрытомъ ковромъ, на прямомъ, съ прямою спинкою золотомъ кресл-трон, на золотистыхъ шелковыхъ подушкахъ сидлъ совсмъ молодой человкъ. Темное, въ бронзу отливавшее на солнц лицо съ тонкими чертами было полно благородства. На плечи былъ надтъ лиловый, обшитый золотымъ узоромъ шелковый плащъ. Онъ падалъ глубокими складками ниже колнъ. На ногахъ были блые штаны и башмаки. Это и былъ самъ негусъ-негусти, царь царей Эфіопіи.
Шесть юношей, въ блыхъ штанахъ, стройныхъ и красивыхъ, стояли по сторонамъ негусова трона и держали длинныя золотыя жерди съ опахалами изъ блыхъ страусовыхъ перьевъ и тихо ряли ими надъ негусомъ.
Полукругомъ за кресломъ стояло человкъ двнадцать самыхъ старшихъ начальниковъ. Львиныя гривы, золотые и серебряные лемпты, бархатистый мхъ черныхъ пантеръ, золотистыя львиныя шкуры, сверкали въ солнечныхъ лучахъ такъ, что было больно смотрть. У ногъ негуса лежало четыре мальчика лтъ по восьми. Ихъ курчавыя темныя головы четко выдлялись на бломъ фон штановъ стоявшихъ сзади нихъ юношей съ опахалами.
Слва отъ негуса сидлъ древній старикъ съ сдой курчавой головой, въ сдой бород. На немъ была темно-фіолетовая шама. Онъ укутался въ нее по самый носъ.
Полная была теперь въ зал тишина. Медленно ряли надъ головою негуса опахала изъ блыхъ страусовыхъ перьевъ
Два рослыхъ худощавыхъ абиссинца въ блыхъ штанахъ и черныхъ плащахъ вышли съ краевъ окружавшей негуса толпы и стали внизу у ступеней: одинъ между негусомъ и мистеромъ Брамблемъ, другой между негусомъ и Колей: англійскій и Русскій переводчики.
Наконецъ, по легкому движение губъ негуса можно было догадаться, что негусъ говорить. Оба переводчика нагнули головы, закрыли рты плащами и внимательно слушали, что говорилъ негусъ.
Негусъ говорилъ негромко, но въ наступившей тишин стало слышно каждое его слово. Коля разобралъ свое имя — «московъ Николай», имена обоихъ англичанъ и названія мстъ и деревень.
Когда негусъ кончилъ, переводчики одновременно стали переводить то, что онъ сказалъ.
— Въ нашей благословенной, хранимой Богомъ стран, въ провинции Шоа, въ округ Бальчи, возл деревни Минабелла случилось страшное, небывалое у насъ преступленіе. Блый убилъ благо. Ко мн поступило заявленіе инглеза мистера Брамбля о томъ, что служившій у него юноша, московъ Николай, подозрвается въ убійств американца мистера Стайнлея. Умъ отказывается врить такому чудовищному преступленію, совершенному человкомъ культурной, христіанской расы. Въ виду важности событія, я, лёвъ изъ колна Іудова, царь царей Эфіопіи, негусъ-негусти ршилъ разобрать это дло въ моемъ присутствіи и по всей справедливости… Да будетъ!
Древній, сдой абиссинецъ въ лиловой, какъ у негуса, шам, поднесъ край ея къ нижней губ и сталъ говорить старческимъ дребезжащимъ голосомъ.
— Высокое собраніе! — расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и вы вс, доблестные ашкеры. нашего великаго негуса, выслушайте обстоятельства дла. У селенія Минабелла, въ ночь полной луны, слдующей за солнцемъ черёзъ промежутокъ мсяца Тэръ, время рефада, когда тнь отъ луны равнялась девяти локтямъ, въ селеніе Минабеллу пришелъ московъ ашкеръ Мантыкъ, храбрый охотникъ на львовъ, и сказалъ, что недалеко отъ Минабеллы, въ глухомъ и неприступномъ мст, лежитъ тяжело раненый инглезъ. По приказу «шума» селенія были посланы ашкеры принести этого раненаго въ село. Былъ вызванъ опытный Тукуръ-хакимъ, [75] который опредлилъ положеніе инглеза безнадежнымъ, вслдствіе потери крови. На мст, гд лежалъ раненый, былъ сдланъ по распоряженію «шума» тщательный осмотръ и былъ найденъ большой окровавленный ножъ англійской работы. По показаніямъ слугъ другого инглеза Брамбля — этотъ ножъ принадлежалъ москову Николаю. Самъ московъ Николай появился очень непонятнымъ и страннымъ образомъ въ Минабелл въ ту же ночь. По распоряженію «шума» онъ былъ арестованъ. Намъ, судьямъ, хорошо извстно, что преступника тянетъ придти на то мсто, гд онъ совершилъ преступленіе. Такъ какъ, по словамъ «шума» деревни никто изъ абиссинцевъ и галласовъ не способенъ на такое нападеніе на благо, а про разбойниковъ во всемъ округ Бальчи давно ничего не было слышно, такъ какъ найденный ножъ принадлежалъ москову Николаю, и всеми жителями замчено странное поведеніе этого москова — я, афанегусъ, — государево око и правосудіе страны, обвиняю москова Николая въ убійств инглеза по имени Стайнлей.
75
Негръ-докторъ.
Едва афанегусъ кончилъ говорить, и переводчики начали длать переводъ, какъ лсъ темныхъ, худыхъ рукъ поднялся надъ головами толпы, наполнявшей дворецъ. У всхъ большой палецъ былъ опущенъ книзу и громкій ропотъ пронесся по круглому каменному залу:
— Смерть!.. Смерть ему!.. Смерть кровавой собак… Довольно разговоровъ! Смерть ему!.. Дло ясное!
Крики долго не утихали. Руки стояли чернымъ лсомъ надъ головами. Большіе пальцы, обозначая смертный приговоръ, были опущены.
Въ ту минуту, когда чуть тише стали крики толпы, ихъ прервалъ и заглушилъ чей-то голосъ, громко и явственно сказавшій важное въ Абиссиніи слово: