Марево
Шрифт:
— И давно такая перемна?
— Да какъ вамъ сказать? съ того дня какъ мы съ вами распрощались….
— Какъ это понимать?
— Какъ хотите, такъ и понимайте!
И, поднявъ лошадь въ галопъ, она запла:
Полно прясть, о, cara mia, Брось свое веретено! Въ San Luigi прозвонили Ave Maria давно!— Будемъ жить и веселиться! крикнула она вдругъ, повертывая лошадь къ кавалькад.
Они обогнули прудъ
— Усидите ли вы? говорилъ графъ, не спуская съ нея глазъ.
— Ловите жь! крикнула она, и, ударивъ лошадь хлыстомъ, съ хохотомъ понеслась по полю….
Графъ нагнулся, далъ шпоры, и перескочивъ канаву, пустился въ карьеръ за ней.
Инна хотла послдовать его примру, но, обернувшись, увидала Русанова, объзжавшаго канаву съ опущенною головой!..
— Что это вы такою пночкой? сказала она, подъхавъ къ нему.
— Я думалъ объ васъ, встрепенулся онъ.
— Можно узнать эту думу?
— Я боюсь, что вы попадете подъ вліяніе Бронскаго.
— А что? Разв онъ брыкается?
— Вы не знаете что это за человкъ….
— Нтъ это вы не знаете! Разв не правду говорилъ онъ вчера? поправилась она.
— Правду!
Она поглядла на Русанова сбоку.
— Вы, стало-быть, сознаетесь? Все на что онъ нападалъ дурно?
— Стало-быть.
Она подняла брови.
— Да вдь это все одни слова, заговорилъ было Русанов…
— А чего жь вамъ еще? Неужели вы не видите, что пока возможны только слова, слова и слова! можно впрочемъ еще ждать….
— Чего-же?
— Пришествія того времени, когда первые будутъ послдними….
— Вы этому врите?
— О, какой вы глупый! Не пеняйте, сами напросились на дружбу!
— А онъ, я вамъ доложу, бдовый! Онъ ужь не одну молодую голову вскружилъ, онъ на это мастеръ…..
— Да вдь тутъ есть цль!
— Какая жь цль? — Русановъ сорвалъ кленовый листъ, положилъ на ладонь и хлопнулъ. — Вотъ какъ дти забавляются: хлопнулъ одинъ, давай другой, это его тшитъ….
— И вы съ нимъ росли, учились, были пріятелями…. Какъ вы его славно поняли!
— Мы никогда не были задушевными пріятелями: разв вы не знаете, что поляки даже и въ университет отдльнымъ кружкомъ. Онъ, правда, былъ общительнй, любилъ ходить ко мн поспорить… Есть вещи, до которыхъ если дойдетъ, мы съ нимъ хоть на ножи… Что жь онъ по вашему?
— Баричъ, мечтатель! Признаться, я за то и люблю его, что онъ не такъ страшенъ, какъ самъ себя размалевываетъ. Поглядите-ка его въ обществ: тамъ онъ и властямъ угождаетъ, и на вс руки…
— Онъ другое дло!
— Это какъ же?
— Ишь какой любопытный. Ау! крикнула она на опушк.
Изъ рощи не откликались.
— Я его прозвалъ изжогой…
— Что-о-о?
— Изжога посл тридцатилтняго поста.
— Говорите проще, я терпть не могу метафоръ.
— Ну вотъ какъ изъ темной комнаты выйдешь на свтъ, долго еще щуришься; такъ и эти господа воображаютъ, что фронда ихъ современна…
—
— Что за идеалъ? Хорошее встрчается и въ дйствительности.
— Кто жь это? спросила она насмшливо, ожидая, что онъ или скажетъ ей комплиментъ, или замнется и тонко намекнетъ на себя. Въ послднемъ случа она ршилась взбсить его.
— Вотъ напримръ Доминовъ, сказалъ Владиміръ Ивановичъ.
— Доминовъ? Я и не подозрвала.
— Да, заговорилъ Русановъ съ увлеченіемъ:- вотъ умный-то человкъ. Свтлый взглядъ, знанье дла…
Инна слушала съ улыбкой.
— А его юморъ? Я помню, недавно мы съ нимъ бродили въ городскомъ саду; онъ остановился у штамба георгинъ, наблюдая тлю… Вы никогда не видали? Это прелюбопытно! Кучка этой мелюзги облпитъ стебель и сосетъ соки, и два три муравья суетятся и хлопочутъ около нихъ. Я, профанъ въ зоологіи, думалъ, что они дятъ тлю. Доминовъ обратилъ мое вниманіе на ихъ занятія и разъяснилъ фактъ. Муравей подбжитъ къ букашк, и пощекочетъ ее щупальцами; она поднимется на переднія ножки, выпуститъ каплю переработаннаго, прозрачнаго, сахарнаго сока, а муравей проворно овладетъ ей. Какъ бы славно было, говоритъ Петръ Николаевичъ, кабы и мы такими же лишними соками питались!
— А мн вотъ и не нравится въ немъ именно то, что онъ самымъ разнохарактернымъ людямъ уметъ понравиться. Не врю я въ хамелеоновъ этихъ! Представьте, графъ поетъ ему почти такой же панегирикъ! Мы впрочемъ незамтно удалились отъ начала разговора: вы меня сегодня просто поразили, и потому объявляю вамъ, сэръ, разъ навсегда, что никогда ни подъ чьимъ вліяніемъ состоять не намрена…
Они въхали въ самую чащу рощи. Инна бросила поводья, и пустила лошадь шагомъ по извилистой, перерзанной, корнями лсной тропинк. Вечерло, посвистывали малиновки, гд-то невдалек журчалъ ручеекъ. Инна вдругъ откинула съ лица локоны, и проговорила: "бдный, бдный мой Леонъ!"
— Какъ? спросилъ Русановъ измнившимся голосомъ. Ему было такъ хорошо въ эту минуту хать съ ней рядомъ, будто они вмст переживали какую-то тихую мелодію, и вдругъ такой рзкій диссонансъ….
— Хотите я вамъ на ночь разскажу страшную сказку? Вы хорошо знаете дядю Конона Терентьича…
— Кролика-то? Имлъ счастіе познакомиться.
— Это нисколько не мшало ему быть въ свое время волтеріанцемъ, гегелистомъ, байронистомъ, чмъ угодно. Это его послднія реформы такъ ошеломили, что у него все спуталось… Ну-съ, такъ года три тому назадъ, здсь былъ одинъ молодой человкъ, красавецъ, благородный, смлый, умный… Да впрочемъ, благо вамъ знакомъ одинъ изъ нихъ…. Мы жили съ нимъ душа въ душу.
— Вы?
— Да, не перебивайте, если хотите дослушать. Дяденька тогда часто здилъ къ намъ и бесдовалъ все больше о матерьяхъ важныхъ… Ну вотъ онъ и принялся просвщать насъ: училъ "на жизнь насмшливо глядть".
— И вы уцлли?
— Я? Я и не поддавалась. Когда онъ пріхалъ сюда изъ столицы, мн было пятнадцать лтъ. Онъ не догадался, что я почти ребенкомъ покончила съ его проповдями. Чтобъ это васъ не сбило съ толку, смотрите: отъ меня дв тни…
Русановъ въ самомъ дл увидлъ на земл дв тни, одну рзкую черную, другую свтле, туманне…