Материалы к альтернативной биографии
Шрифт:
– Вы действительно знались с пиратами?
– спрашивала рыжебровая ирландка, задерживая томный взор на левом клыке отложенного воротника.
– Элис,...
– Матильда.
– Матильда, если бы я написал что-то от имени женщины, вы сочли бы меня трансвеститкой?
Гостья сладострастно потягивается в кресле:
–
– Почему?
– Потому что вы нас совершенно не понимаете.
– Вас в принципе невозможно понять.
– Потому что мы глупы?
– Я бы сказал, невменяемы...
– И вы, - гостья задыхается и почти сползает на пол, - нас всех без исключения ненавидите?
– Ну, что вы! Я верен леди Байрон...
***
С женщинами мы воевали, как русские с Бонапартом.
Наглотавшись шпилек за ужином, дамы в большинстве своём отказывались от страстной ночи, а утром духу их не было на вилле. Те же, что оказывались покрепче, допускались в самую спальню, прокуренную, пролёжанную псами, до потолка забрызганную вином и чернилами. Мы всей командой, затаившись под лестницей, считали минуты. Не проходило и десяти, как претендентка выскакивала с бранью и слезами. Джордж выходил за ней сконфуженный и извинялся от всего своего раздраконенного сердца... Пожалуй, даже искренне. Феноменально бестолковый в людях, он влюбился бы в первую куклу, способную промолчать четверть часа, так что байронистки падали жертвами исключительно собственной болтливости.
Огнекудрая вахнака, по её собственным словам, хотевшая милорда с пятнадцати лет, слышала: "Как же вы могли терпеть так долго!?". "Будьте нежней со мной!" - просила сочная блондинка - избранник уточнял: "Нежней, чем кто?"...
Для прощания с разочарованками были заготовлены две стандартные фразы. Первая имела оттенок почтительности: "Глубоко сожалею, что причинил боль вашей ладони"; вторая выражала апогей презрения: "Вы сами выплеснули желе вашего сердца на этот утёс".
***
В то утро я с помощью двух зеркал рассмотрел на своей спине странные красные пятнышки, похожие не прыщи или комариные укусы. Странность в том, что они образовывали вершины правильного треугольника. Но природа полна курьёзов. Язвочки почти не беспокоили меня, и я о них забыл, тем более, что к нам
Я наблюдал с балкона. Джордж на крыльце поил изо рта молоком старого ворона, подобранного недавно на дороге. Тут возле виллы остановился двуколка и на землю ступила молодая женщина с приятным лицом, искажённым хронической экзальтацией. Она подсеменила к его светлости и воскликнула:
– Хо! Как у фас это получайтся - целофаться с страшный форон!?
Неисправимый мистификатор незаметно взглотнул, сдвинул брови и ответил:
– Я держу в зубах куски сырого мяса.
– Не-у-ше-ли!?
– Нет, сударыня, - бледная физиономия расправилась, приняла более типичное выражение, - Очевидно, мудрая птица просто чует телетворный дух от моего растерзанного сердца.
– Ах так! Токта я с фосторком упештаюсь, что фишу снаменитый лорт Пайрон!
– Нда, что-то вроде этого...
– Меня софут Прентано, Елисапета Прентано. Тля фас просто Петтина или Петти. Я приехал к фам по поручений Кётхе. Он пыл отшен рат фаш письмо! А это фаш том? Как прекрастно!
– Вы завтракали?
– Не откашусь! Фы фесьма люпесен!
– Песни потом. Пойдёмте в столовую. Уилл!
– крикнул, заметив меня, - Хватит прохлаждаться! Давайте подстрахуйте меня!
Ворон каркнул и хлопнул крылами.
***
Ознакомившись с визитной карточкой немки, Джордж стал называть её "мисс Брендон", а Беттина, отчаявшись восстановить ономастическую справедливость, перешла к делу. Она достала из ридикюля первую часть "Фауста" в карманном формате и перо с позолоченным черенком.
– Фот этот он просит перетать фам.
– Кто?
– Йохан-Фольфканк Кётхе, афтар "Фёртар", "Экмонт" унт "Фауст".
– Гёте, автор "Вёртера", - перевёл я.
– А! Очень приятно!
– Тут имеет сепя афтокраф.
– Большое спасибо, - и не посмотрел.
– А это перо феликий муш.
– Это перо Гёте.