Меч истины
Шрифт:
И разбираться c ламиями мне тоже придётся одному. Не надо тешить себя надеждой на призраков.
– Эй, Кратон, ты говорил, что видел ворон прежде смерти Леонтиска?
Кажется, он успел забыть. Не важно, я не забыл. Кратон захмелел слегка, пьяновато улыбнулся:
– Да, вроде что-то такое… Не помню.
– А ты вспомни.
– Ну, как я тебе сейчас… До завтра потерпи, а?
– Не потерплю. Рассказывай.
– Какой ты! Я с караваном ехал, до города ещё не добрались. У Скотьей Могилы, точно - там это было!
– Что за Скотья Могила?
–
Он странно посмеивался, рассказывая мне это, словно увиденное забавляло его. Парню не надо больше сегодня пить.
– Ну, и что ты видел у Скотьей Могилы?
– Я ж тебе только что…
– Смерть коров меня не волнует. Ты говорил, что видел там мёртвых людей. Когда ехал в Танаис, а твой дядька был ещё цел.
– А-а, ну да. Всё, как Евмен трепал. Подъехали, видим – птицы. Клюют что-то. Сармат-табунщик висел. У него лошадей взять хотели, а он не давал, дурачок. За это его и разобрали.
Да, мой ты хороший! Совеет на глазах. Домой на себе не потащу, пусть тут ночует. А мне пора уже. Вон, Пётр у двери измаялся весь, глядя на мой загул. И не ушёл ведь, святоша настырная!
Снаружи стемнело, и народ потихоньку тянулся к выходу. Оторвался от компании даже болтливый Евмен, и теперь громко прощался от порога. Я поднялся уйти. Монах встрепенулся тоже. И тут меня поймал толстый корчмарь:
– А как же деньги, добрый человек? Ты много выпил сегодня, думаешь ли платить?
Не люблю, когда с меня вот так лишнее трясут. Сейчас морды бить придётся. Давненько этого не делал - ладно, плевать! Повернулся к Петру:
– Домой ступай. Я тут потолкую ещё.
Он хотел спорить, потом глянул на меня и не стал. Понял, что бесполезно. Я подождал, пока он уйдёт, и повернулся к хозяину:
– Так чего ты с меня хочешь, жирный? Я оплатил всё, что заказал.
– Как же! А последний кувшин?
Последний. Тот, что принёс Кратон. Вот глист, надрался до сладких соплей, а я платить должен!
Линялый уже храпел с присвистом на столе. Я пожелал ему самого страшного кошмара и только собирался ответить, как снаружи раздался истошный визг, заставивший умолкнуть всех в таверне. Я ломанулся к двери, а за мной корчемный вышибала, которому хозяин поручил выколотить с меня плату. Плата убегала, вот он и заторопился. Если подумать, именно эти пять талантов дурного мяса меня и спасли.
Танаис – город руин. Сплошные пустыри да развалины. Я помчался на звук – в какие-то лабиринты битого камня. Люди там обычно не ходили, а кого-то вот занесла нелёгкая.
Визжал Пётр, развалившись на земле в нелепой позе. Я даже не сразу понял, что с ним не так. Над монахом на корточках сидел кто-то тёмный и странный. Услыхав мои шаги, пружинисто отпрыгнул и
Моё появление убийцу не напугало. При виде меня он плотоядно ощерился. И подпрыгнул, как лягушка, на согнутых ногах. Я вынул меч, но в этот миг кто-то сзади рухнул мне на плечи. Я упал коленями в щебёнку, понимая, что это уже всё. Но тут затопали шаги слоноподобного вышибалы, и нападающие ночными тенями растворились в темноте.
Поднимаясь, я ощущал, как сердце бешено колотится в груди, мешая дышать. А ноги сделались очень тяжёлыми. Я переставлял их с трудом, приближаясь к христианину.
Убийца вспорол ему живот. Монах скулил всё тише, пытаясь зажать руками рану, кишки склизкими змеями шевелились между пальцами, и руки казались чёрными, а лицо - совсем белым.
Я обернулся к вышибале:
– Эй, туша! Беги ко мне домой, Жданку веди. Да скорее, ламии тебя заешь!
Только на жену мою вся надежда. Она умеет лечить, кровь останавливает словом. Только бы успела. Я сел подле Петра, положив свои ладони поверх его перепачканных кровью рук, и уже понимал – не успеет.
Жизнь вытекала из него. Он больше не стонал, дышал коротко, рывками, а белые волосы склеил предсмертный пот.
– Скажи что-нибудь! Мне скажи, чтобы я мог их найти!
Но он ничего не сказал. Раскрыл рот ещё пару раз, судорожно клацая зубами, а потом руки поползли вниз, и взгляд остекленел. Зачем было его убивать?
Второй труп оказался болтливым Евменом.
Из темноты возникали новые люди. Появился и стратег Александр, сопровождающий Аяну и Жданку.
– Ты хоть успел их разглядеть? – спросил он.
– Одного, и то не слишком.
– И что ты можешь сказать?
– Это были не ламии!
*
Приходилось ли Визарию стоять над телами тех, кто погиб его попущением? Он никогда не говорил об этом. Он вообще мало говорил. Этот опыт мне тоже пришлось обретать самому.
Мы хоронили Петра на третьи сутки, как заведено у христиан. Вырыли яму в степи к западу от городской стены. И Томба поставил на могиле крест, связанный из двух палок:
– Ему бы понравилось.
Аяна молча кивнула. Я подумал, что эту новую потерю она перенесёт тяжелее всех, но амазонка была спокойна. Никто из нас не знал, как полагалось провожать христиан. Мы просто постояли у могилы и пошли обратно. Закатное небо было выцветшим и белёсым, и одинокий крест на холме казался стоящим у самого края мира.
У Визария как-то всегда получалось делать и думать одновременно. Я же обнаружил, что крепок задним умом. Только вечером, когда Жданка уложила детей, а мы с Томбой усидели на пару кувшинчик боспорского вина, у меня стали появляться мысли. Они были назойливы и мучительны, и всё сводилось к одному: почему погибли Пётр и Евмен? Почему пытались убить меня, я как-то не задумывался. Чего ещё ждать при моём ремесле? Что меня на свадьбу позовут?