Меч истины
Шрифт:
*
Итак, Филомен собрался в низовья. Меня это не касалось, но стратег к нам пожаловал для продолжительной беседы. Пожаловал не один, был с ним помощник: странноватый парень непонятного возраста, которого амазонка сразу же прозвала Линялым. У него и впрямь всё было бледнее, чем добрым людям положено: и лицо, и волосы, и глаза – эти и вовсе почти белёсые. Не скажу, что неприятным был – я на такие дела не тонок. Мужик толковый, дело знает, не звонит попусту. Но бабы мои от него шарахались, как от зачумлённого. Хотя, если вспомнить, он их калёным железом испытать хотел.
Сидели не то, чтобы душевно, но за хорошим кувшином вина. Вино привозное, аж с Пантикапея. Местного по понятным причинам не было – никто не хотел украсить собой виноградник. В разобранном виде.
Дом, где мы расположились, размерами моему семейству очень подходил. Чего не скажешь о том, что в Истрополе оставили. Его Томба с Визарием на двоих строили, а обитать довелось восьмерым. Под конец по конюшням и амбарам ютились, а всё равно тесно было. И всё же было в нём что-то, чего нынешнему обиталищу не хватало позарез. Там был Дом. Я не знаю, как иначе сказать. Когда за стол садились, видно – семья. Здесь я три дня плотничал, стол ладил, чтобы всех усадить. А как поставили – ни радости, ни ладу. Соломенный потолок лёг на плечи, темно, как в погребе. И уюта никакого.
В общем, сидели долго, и вино неплохое, а разговор не клеился. Стратег издалека не подъезжал, сразу сказал:
– Мне не нравится затея Филомена. Может, его сумеет убедить слово Меча Истины?
Я только хмыкнул. Купец старше меня вдвое. Я ему не указ. Визария, может, и послушал бы, да где он теперь, Визарий!
– А тебя почему не слушает?
Александр пожал плечами под пластинчатым доспехом, он с ним не расставался – не знаю, для солидности, или для безопасности. Мне такие штуки никогда не нравились, а в последние годы и вовсе отвык носить за полной ненадобностью.
– Это сложно объяснить, и я даже не знаю, стоит ли.
Ага, мне объяснять не стоит, а вот уламывать строптивого купца я должен! Спасибо за доверие!
Вслух ничего не сказал, просто выпил. Потом сказал, что вино ничего, но тратит он его зря. Кратон на меня глянул белёсыми глазами, Александр тонкие губы в нитку свёл:
– На самом деле, веской причины нет. Или она Филомену только чудится. Какого ты племени, Лугий?
Какого я племени, этого уже ни по одёжке не разберёшь, ни по обычаю. Может только по имени, в котором всё же слышно имя щедрого Луга . Ну, греку об этом знать неоткуда. Вот и я стал таким же непонятным, как Визарий – сколько я голову поломал, пока узнал, кто он да откуда! У Длинного были причины прошлое скрывать, у меня таких причин не было. Но сам не знаю, почему я ответил ему загадочной улыбкой.
Александр настаивать не стал, улыбнулся тоже. Глаза у него хорошо улыбались, а губы не очень – морщина по углам рта ложилась. Я подмечал такое у тех, кто о роде людском невысокого мнения.
– Извини, Меч, я спросил, чтобы понять, что ты знаешь о наших обычаях. Сейчас не каждый грек помнит то, что Филомен, Леонтиск и Адраст хотели возродить в Танаисе. Это называется демократией – когда жители сами решают все дела, сами назначают правителей и изгоняют неугодных. Милый обычай, кстати! Вот им-то мне Филомен и грозит.
Белёсый Кратон болезненно ухмыльнулся и спрятал свою гримасу за чаркой. Я тоже из приличия сквасился.
– Так вот, Меч, демократия годится, когда народу немного, и все жители просвещённы и готовы сами решать судьбу колонии. Может, в глубокой древности где-то в Элладе
– Ага, - сказал я. – Прочих упёртых уже разобрали на члены.
Он поперхнулся и чуть не проткнул меня взглядом:
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего. Это меня не касается.
Стратег приблизил ко мне лицо, перегнувшись через стол. Парень умел выпивать, не хмелея, не хотел бы я иметь его врагом.
– Послушай, Лугий! Мне наплевать, что ты себе думаешь, но это не так. Да, я сторонник твёрдой руки, и зовут меня Александром, как великого Сына Зевса! Но это не имеет отношения к тому, ради чего я пришёл. И если одержимый идеей безумец хочет вести на смерть людей, которые доверили мне их защищать, я должен сделать для этого всё, что смогу. Я говорю понятно?
Спасибо, совершенно понятно! Люблю ясные речи.
– А от меня ты чего хочешь?
Вот тут он слегка убыл в плечах и на скамье утвердился понадёжнее.
– Твой друг был знакомцем Филомена… Хотя нет, не думаю, чтобы тебе удалось его уговорить. Но твоё ремесло – наказывать преступления. Не возьмёшься ли ты?..
Что я ему мог сказать? Я сказал, что подумаю над этим.
*
А всё же получается, что я ему до сих пор завидовал. Завидовал, хотя его уже не было в живых. Завидовал той жизни, которую он прожил, и той, которую очень хотел, да не успел прожить. Каждый свой шаг я привык мерить этой величиной, забывая, что не меня зовут Марк Визарий. Может, всё дело в том, что люди, обращаясь ко мне, взывали к его долговязой тени. Александр точно на это рассчитывал. Да и Филомен, говоря со мной, ни на миг Визария не забывал. И оттого мне самому казалось, что Длинный жив и где-то рядом. Тяжкое это дело – мёртвого друга за плечами таскать. Никому не пожелаю!
К Филомену я всё же пошёл. Сам не знаю, для очистки ли совести, или потому, что возомнил, будто могу говорить от имени Визария. Однако он меня сразу разочаровал.
– Лугий, сколько тебе лет?
Я ответил, что тридцать.
Лицо Филомена украсила улыбка, слегка ироническая.
– Визарий был таким, когда мы повстречались. Серьёзный молодой человек, и очень образованный. Прости, ты ведь не столь образован?
Странно слышать, как Визария называют молодым человеком. Впрочем, и Длинному не всегда было за сорок. И без штанов он тоже бегал, если на то пошло.
Я вдруг на миг зажмурился, представив его ухмылку.
Лугий, римляне вообще предпочитают ходить без штанов. Даже Цезари!
– Я не столь образован. Это имеет значение?
Филомен уловил в моём тоне всё, что нужно, потому продолжил без насмешек:
– Я не хотел обидеть тебя. Просто теперь уже не всякий понимает то, что стало причиной моего конфликта с Александром. Визарий это точно знал, он читал Плутарха.
Ага, ещё один книжник! Надо Аяне сказать, она всё ищёт, кто бы её всей грамоте мира обучил.