Меч истины

Atenae

Так дышат, когда нет сил с любовью совладать. Марк так дышал… Сердце дрогнуло в ответ.

Не хочу я иной судьбы, как сыну в глаза смотреть? Или вырастет сын – забудет, что другой на руках держал, до неба подкидывал?

– Не надо мне, Александр, ни любви твоей, ни имущества. Отдала я свою любовь – где другую возьму?

Только на этот раз он не послушал. Порывисто шагнул в комнату и обнял сзади за плечи, руками крепко обхватил. И не почуяла я твёрдого железа, которого так боялась. Живая грудь ходуном ходила, похрипывало даже внутри. Вдовье покрывало сползло с головы, и уже тёплые губы касались волос, да с такой нежностью, что меня жаром обдало. Последним усилием вцепилась я в длинные пальцы, силясь разнять.

Марк!..

А он только склонялся всё ниже, шею целовал, к уху ласково прикасался. И шептал в это ухо слова, каких прежде никогда не слыхала:

– Я люблю тебя!

Марк…

========== СЛЕД НА ПЕСКЕ (Лугий) ==========

Рисковый мужик Филомен. Я бы не решился ехать по реке, зная про все эти местные дела с расчленёнкой. Видимо, купец храбрее меня. И остановить его не мог ни страх, ни стратег. А последний очень хотел. Не знаю, для какой надобности. Филомен Александра не жаловал, а мне разбирать лень было, кто кого и за что не любит.

Городок Танаис отличался от других подобных городов малолюдством и испугом. Для малолюдства были причины, для испуга тем более. Вот я и решил посмотреть, что тут к чему. Аяна, опять же, заявила о своём желании остаться на этой куче обгорелых камней. Какой ей был интерес, не враз поймёшь. Она и прежде слишком разговорчивой не была, а уж как Визария не стало – то и вовсе. И подойти-спросить у меня как-то не получалось. Жданка обещала поразузнать, но и она пока ничего такого не сказала. Томба, правда, выдал предположение, что тут замешан стратег. У нубийца глаз наметанный, его даже наш верзила слушать привык, так что я сам стал к Александру приглядываться. Если сестрёнка в нём впрямь что-то нашла, то меня это касалось. Хоть и тошно было. Не привык я ещё, что Визария нет.

Как-то враз я остался за старшего. Мне уж казалось, что всю жизнь буду вторым. Даже когда завёл себе бабу с дитём, и тут меня Длинный отодвинул. Смешно сказать, я ведь их боялся, не скажу, кого больше: малявку или незнакомую седую женщину, что ей про меня сказки рассказывала. То ли вовсе сказок этих боялся. Шутка ли – из меня героя сделали, меня не спросив! Да и вообще, мне жена, как сапогу уши. Добрая, красивая… дочка опять же… и что? Что я с ними делать должен?

А Длинного такие мысли не заботили. Это прежде мне казалось, что я живу, как живётся, а он себе трудности ищет. На деле вышло, что это я перемудрил, а Визарий потихоньку обзавёлся громадной семьёй, которая уже в доме не помещается. И кто в этой семье кому кем доводится – с ума двинешься, пока разберёшь. Но все друг друга искренне любят. И в центре этого – долговязый умник, который вроде бы ничего и не делает: за свитками сидит, с учениками мечом машет. Но почему-то всем от этого хорошо.

Я-то при своём ремесле счастлив был. Когда дело было, по округе носился, когда не было – по тавернам сидел, дела ждал. Визарий гульнуть тоже не дурак был, но смысла жизни в этом не видел. Его больше домой тянуло. Даже в те годы, когда в доме не было никого, кроме хромого нубийца и старой собаки. А я вот добегался. Услышал однажды, как моя малявочка стала на соседских мальчишек обижаться. Смышлёный у меня ребёнок, но какого-то не женского племени, в тётку Аяну что ли? Томба ей пращу сделал – стреляла по воронам. С мальчишками в бабки играла. А в тот раз и вовсе подралась. И пришла защиты просить… не у родного отца, а у дяди Марка. Не у Лучика - доброго молодца! Я для неё только в сказках был. А Длинный рядом всегда. И трезвый. И не наорёт. К кому ещё идти?

Я как это понял, долго ходил, словно жабу съел. А потом решил, что в другой раз дочка ко мне за подмогой побежит. И рогатки ей сам делать буду! Много для этого старался, но у неё всё равно это осталось – что главный в доме дядя Марк. Даже сейчас…

Что я, только ли Златке

моей его не хватало? Гай ко всем высоким мужикам кидался: «Папа!» А каково тем, кто уже в полном разуме, кто понимает, что даже Мечу Истины не вернуться из такого далека. Стоило проклятое ремесло ему жизни, хоть и не так, как боялся! Визарий сто раз мерил, прежде чем мечом рубить, а всё равно на поединок выходил всегда как в последний раз. Тяжким было для него это служение. А для меня легче, что ли? Как теперь сам жить буду, когда Длинного за все его подвиги в землю живьём вколотили? А у него, между прочим, тоже жена с ребёнком. Он что ли жить не хотел! И я не хочу? Тошно мне, надо что-то решать, чего никто за меня не решит.

Нет, наверное, я в Танаисе оставаться не хотел, если трезво подумать. Потому что этот городишка мне сам ответ подкидывал – своими жуткими загадками манил, искушал. И всё здесь было просто, словно Меч Истины – это нужно и важно, и никто за это шкуру не снимет. Кроме сурового древнего бога, имени которого Визарий мне так и не назвал.

А ещё виноват был в моём нежелании стратег Александр. Парень, вроде бы, не злой. Росту, опять же, мачтового. Даже у меня сердце чуть рёбра не проломило, когда увидел его в первый раз. В моём племени богатырём считается тот, кто кабана зараз убрать может. И плечи соответственно не в каждую дверь пройдут. Я в богатыри не вышел ни ростом, ни статью. Только прожорливостью. Визарий по этим меркам казался даже щуплым, даром, что макушкой небо скребёт. Александр был совсем такой же, а я среди греков великанов немного видал. Может, Аяне в нём тоже потеря чудится, с которой никто из нас не смирился? И вряд ли когда смирение придёт, зря этому учит приблудный монах Пётр.

Страшное это дело – близких терять. Оказывается, терять я боюсь больше всего. Потому и не хотел привязываться ни к кому. Одно дело, когда покрошат в неправом бою добрых парней, хороших знакомцев, с кем не раз задушевно сиживал. Это всё-таки можно пережить. А когда у тебя отнимают того, с кем намертво сросся – вот тут как? И главное, когда и чем сросся – совсем непонятно. Жил я волком-одиночкой, от всех наособицу. Никого не жалел, и меня не жалели. За Визарием пошёл, потому что деваться некуда было. А он молчаливый, с собой не зовёт, героя не корчит, от нежностей слюнявых нос воротит. Правильный мужик, в общем. Знал бы я, как меня ломать будет, когда этого правильного не станет – бежал бы со всех ног в другую сторону.

Хотя, если правду сказать, понимание пришло только через полгода, не раньше. Должно быть, дело в том, что никто из нас его мёртвым не видел. Я Давида и не расспросил, в ту пору главным казалось родных из-под удара вывести. А теперь мы далеко, и как Длинный умер, я уже не узнаю. Хотя могу догадаться: видывал, как ошалевшие единобожцы язычников убивали. Но не хочу я это представлять, довольно того, что оно случилось! А по Проклову душу всё же схожу – не сейчас, попозже, когда обустрою своих. И Аяне обещал. Одна сложность: его ведь на правый бой не вызовешь – не пойдёт. Потому как заповедал им Христос кровь проливать. Так что к Длинному этот гад сам руки не прикладывал, нашёл других дураков. И когда я его убивать приду, придётся ведь просто резать, как свинью. И его, и тех, кто его оборонять будет. Чем ещё оно обернётся?

Никогда я не любил христиан. Петра только ради Аяны терпел, после Давида возненавидел всё их проклятое племя. Хоть и не так, как сама амазонка, у неё ведь долго при виде креста рука к мечу тянулась. Её после смерти Визария словно всю обуглило. Странно сказать, вытащил амазонку из ниоткуда этот бродячий праведник, искалеченный своими же. Не знаю, чем: чтением драного свитка что ли? Ну не благостностью своей христианской, в самом деле! И вот ведь, противен он мне был, как не скажу что, а я из-за него человека убил. И втянул меня во все здешние дела, если разобраться, тоже он.