Медвежий Хребет
Шрифт:
Над стрельбищем светило майское солнце. От нагретой земли шел пар. Зеленела молодая трава. Щурясь от солнечного света, Лаврикин скороговоркой сообщил солдатам условия упражнения и спросил:
— Ясно?
— Ясно, — не очень уверенно откликнулись из строя.
— Тогда приступим к стрельбе. Рядовой Речкалов, на огневой рубеж — шагом марш!
Отгремели выстрелы, и показчик позвонил из блиндажа по телефону, что в мишени Речкалова пробоин нет.
— Эх, вы, — Лаврикин выразительно посмотрел на Тимофея и хотел вызвать
— Товарищ Лаврикин, ко мне! — позвал Мелекян.
Лаврикин подбежал, козырнул, четко отрапортовал. Мелекян поманил его пальцем:
— Подойдите поближе… Вы знаете, почему Речкалов не выполнил упражнения?
— Знаю, — отчеканил Лаврикин.
— Знаете? Скажите.
— Потому что нерадивый солдат. Нет у него старания.
Мелекян поднял брови:
— А мне сдается, причина другая… Именно: вы лишь прочли условия упражнения, а практически ничего не показали. В результате у Речкалова была неправильная изготовка, да и за спусковой крючок он дергал при выстреле… О показе забываете, товарищ Лаврикин…
Когда вновь приступили к занятиям, Мелекян сам еще раз прочитал условия упражнения и взял в руки карабин. Опустившись на колено, опираясь о левый локоть, он быстро лег на землю. Проверил прицел. Разбросав ноги, плотно прижавшись к прикладу, стал целиться. Плавно, с затаенным дыханием нажал на спусковой крючок.
Из четырех пуль в мишень попали четыре.
— Вот так нужно изготавливаться и стрелять, — сказал Мелекян, вставая и отряхивая пыль с колен. — Теперь товарищ Речкалов стреляет…
Увы, и эти четыре патрона Тимофей сжег впустую. Лаврикин бегло усмехнулся, докладывая об этом начальнику заставы. Тот решил проверить солдата при помощи ортоскопа — специального прибора, показывающего правильность прицела. И тут выяснилось, что Тимофей брал низкую мушку и пули шли вниз. Мелекян показал ему, как брать правильную мушку, и на третий раз Тимофей выполнил упражнение.
— Вот и добились успеха, — удовлетворенный, сказал Мелекян. — Отныне так стреляйте всегда…
— Попробую, — довольно равнодушно ответил Тимофей и пошел в строй.
Мелекян проводил его задумчивым взглядом. Да, что-то с солдатом происходит. Спасовал перед трудностями пограничной службы? Ведь бывает и так: рвется человек на границу, мечтает о подвигах, а померзнет в нарядах в стужу, помокнет на дожде, поваляется в грязи, недоспит, устанет — и романтика пограничной службы, о которой он судил по красивым плакатам, его уже не влечет.
Не приключилось ли с Речкаловым подобное? Нет, не должно бы. Видимо, есть какая-то иная причина. Нужно поговорить с солдатом по душам.
Против ожидания Мелекяна, такой разговор состоялся вскоре — вечером того же дня.
Сгорбившись,
В казарме кто-то звенькал на балалайке. Балалаечник был начинающий: сыграв два-три такта, он сбивался и брался сначала. Назойливая балалайка сердила Тимофея. Он не заметил, как к нему подошел начальник заставы.
— Виноват, товарищ капитан, — с запозданием вскочил Тимофей.
— Пограничник ходит без шума, — улыбнулся Мелекян. — Садитесь…
Они присели на скамью. Мелекян снял фуражку, пригладил кудри, спросил:
— Любуетесь закатом?
— Просто сижу, товарищ капитан.
— А я, признаться, люблю наблюдать закат. Знаете, вокруг все меняет краски, становится другим… Да и вообще люблю забайкальскую природу, привык, видно, к ней… А вам нравится тут?
Тимофей помедлил с ответом:
— Нравится. Но на Кубани красивее.
— На родине всегда краше, — живо подтвердил Мелекян. — Для меня Ереван — самый великолепный город на свете… Кстати, как там наша всесоюзная житница поживает? Пишут вам с Кубани-то?
— А как же! Вечор весточку получил от матери…
Мелекян спросил, о чем, если не секрет, пишет мать. Тимофей ответил, что не секрет, и передал станичные новости: колхоз поднимает около тысячи гектаров залежи, Фрося, сестра, выходит замуж за агронома Некипайло, скоро будут справлять свадьбу.
— Свадьба — это неплохо, — улыбнулся Мелекян. — Заявляю, как старый холостяк… Ну, а мамаша, часом, не интересуется, как идет ваша служба на границе?
— Интересуется…
— Напишите ей…
— А о чем напишешь? — сказал Тимофей. — Это раньше граница была боевая… А в настоящий момент — тишь да гладь да божья благодать… Писать-то не о чем…
«Ишь ты, божья благодать… Но дело проясняется», — подумал Мелекян и заметил:
— Спокойствие на границе — вещь относительная.
— Нет, не относительная! — с внезапной горячностью возразил Тимофей. — Ведь кто наш сосед? Новый Китай, наш друг!
— Ну и что?
— А то. С чего нам ждать из-за границы врагов, если там друзья!
Со спортивной площадки, шумно переговариваясь, оправляя на ходу гимнастерки, застегивая ремни, возвращались пограничники. Мелекян подозвал их:
— Вот, товарищи, у нас здесь интересная беседа завязалась. Товарищ Речкалов доказывает, что мы, пограничники, — лишние люди на китайской границе…
Пограничники недоуменно переглянулись, а Тимофей запротестовал:
— Я так не говорил, товарищ капитан! Я говорил, что у нас здесь соседи — друзья, большие друзья! Да кто ж об этом не знает. Вон даже, рассказывают, в колхоз к Бакушеву приезжала китайская делегация, опыт перенимать…