Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– А после захвата Ленинграда германское верховное командование намерено все свои силы бросить на Москву.
– Голос у Жукова был твёрдый, и Сталин понял, что этим сведениям Георгий Константинович придаёт важное значение.
– В лоб на столицу фон Лееб не пойдёт, - продолжал Жуков.
– Он хочет, видимо, обойти её с северо-востока. Но Ленинграда ему не взять, так что все планы фон Лееба несбыточны! Вы слышите меня?
– Слышу, товарищ Жуков, - отозвался Сталин.
– Значит, вы уверены, что Ленинград выстоит, несмотря на то, что гитлеровцы всё ещё продолжают свои кровавые
– Безусловно, выстоит, - подтвердил Жуков.
– Немецкие атаки уже не так яростны, как прежде.
– Благодарю вас за добрые вести.
– Сталин зацепил взглядом Кирилла Афанасьевича.
– У меня в кабинете находится товарищ Мерецков, он передаёт вам горячий привет.
– Шутите, товарищ Сталин?
– глухо откликнулся Жуков.
– А если правда, то нельзя ли на минуту дать ему трубку?
– У вас всё, товарищ Жуков?
– спросил Верховный, явно игнорируя его просьбу.
– Тогда до свидания.
– Он взглянул на Мерецкова.
– Так о чём мы с вами говорили? Ах да, вспомнил - о вашей поездке на фронт. Я предлагаю вот что, Кирилл Афанасьевич. Отдохните дома, в семье два дня, а потом Ставка решит, куда, на какой фронт вас направить. Нет возражений? Тогда всего вам доброго!..
Мерецков не стал садиться в «эмку», а пошёл домой пешком.
Только бы Дуня никуда не ушла! Он после возвращения с Лубянки даже не поговорил с ней как следует, торопился в наркомат.
От этой мысли у него заныло сердце. «Добрая у меня жена. Из-за моего ареста бедняжка даже похудела...» - подумал Кирилл Афанасьевич.
Теперь у него был свой ключ, и он открыл дверь.
– Это ты, сынок?
– услышал он негромкий голос жены.
– Нет, это я, Дуняша...
3
Под вечер Владимир ушёл с друзьями в парк культуры и отдыха, а Кирилл Афанасьевич с женой сидели на кухне, пили чай, и Дуняша рассказывала, кто ей звонил, когда он находился на Лубянке.
– Жуков спрашивал обо мне?
– Да, и не раз, Кирюша. Как-то поздно вечером кто-то постучал в дверь. Я открыла - на пороге стоял Георгий Константинович. Он спросил, была ли я у тебя на Лубянке. Я ответила, что пока свидания мне с тобой не дали, всё ещё идёт следствие и свиданий с арестованным не полагается. Он попросил передать от него привет, когда наконец мне разрешат с тобой увидеться. «Ты, - говорит, - Дуняша, не переживай, твой Кирилл чист и его выпустят».
– Она помолчала.
– Да, чуть не забыла. Примерно через месяц после твоего ареста меня вызывал к себе Берия.
– Что ему надо было от тебя?
– Он хотел знать, кто из военачальников бывал у нас в гостях.
– Ты назвала их?
– Да. А что в этом плохого? Сказала, что не раз у нас дома бывали Клим Ворошилов, Семён Будённый, Иван Тюленев, Георгий Жуков, Саша Василевский, один раз приезжал на день твоего рождения Шапошников Борис Михайлович, то есть многие из тех, с кем ты работал в Генштабе и Наркомате обороны.
– И что он, Берия?
– Его почему-то больше всего интересовали Уборевич, Корк, Павлов и Блюхер.
Неожиданно зазвонила «кремлёвка». Дуня поспешила взять трубку.
– Можно Кирилла Афанасьевича?
– спросил чей-то негромкий голос.
– Кто его спрашивает?
– Сталин.
– Одну минуту...
– Зажав ладонью трубку, Дуня взглянула на мужа.
– Вождь у телефона. Будешь говорить? Она отдала ему трубку.
Сталин, видимо, был расстроен, голос у него был глухой, с хрипотцой. Он спросил, как себя чувствует Мерецков, и, услышав, что «всё хорошо», уточнил:
– Сколько я дал вам суток отдохнуть дома, двое?
– Так точно.
– Хочу украсть у вас сутки, не возражаете?
– Я готов, если дело не терпит.
– Очень даже не терпит, Кирилл Афанасьевич.
– Сталин откашлялся.
– Там, куда вас хочет направить Ставка, ситуация сложилась архитяжёлая, а людей, на кого бы я мог опереться, нет. Когда сможете ко мне прибыть?
– Завтра к десяти утра я буду у вас. Могу и раньше.
Сталин сказал, что лучше прийти к восьми.
Положив трубку, Мерецков задумался. Он никак не ожидал, что «всемогущий и всесильный» вождь будет с ним так учтив, даже не верилось, что звонил именно он. Видимо, дела на фронтах резко ухудшились, если Верховный звонит ему домой и едва ли не упрашивает раньше выйти на службу.
– Поедешь завтра с утра?
– спросила Дуня.
– Сам Сталин просит, как мне не поехать!
– усмехнулся Кирилл Афанасьевич.
– Маршал Тимошенко возглавия Западный фронт у маршала Ворошилова в Ленинграде, маршал Шапошников стал начальником Генштаба вместо Жукова... Да, я понимаю Иосифа Виссарионовича, ему сейчас очень нелегко...
Кирилл Афанасьевич подошёл к комнате сына, прислушался. Вернувшийся с прогулки Володя крепко спал.
– Жаль, что я не смогу проводить сына на поезд, - сказал Мерецков жене, когда вернулся на кухню.
– Ты уж, Дуня ша, собери его в дорогу. А я при первом же случае, когда окажусь в Москве, позвоню в училище и узнаю, как он уст роился.
– Да ладно, не волнуйся, Кирюша, я всё сделаю. Она взглянула на мужа.
– Пора и нам укладываться спать.
Утром, прежде чем поехать в Кремль, Мерецков заехал в Генштаб. Хотел переговорить с Василевским, но был немного удивлён, когда увидел в кабинете маршала Шапошникова. Как ни в чём не бывало он о чём-то размышлял над своей рабочей картой. Вся она была испещрена различными карандашными пометками.
– Борис Михайлович, вы что, ночевали здесь?
– спросил Кирилл Афанасьевич.
– Пришлось, голубчик, - грустно промолвил тот и тяжело вздохнул.
– Наши войска повсеместно отступают.
– И вдруг, понизив голос, добавил: - Генерала армии Павлова и почти всех генералов его штаба расстреляли.
– За что, Борис Михайлович?
– Состряпали «дело», голубчик! Геройский человек был генерал Павлов, а его обвинили чуть ли не в предательстве. Если бы он хотел изменить Родине, то сделал бы это будучи в Испании.
– Какая измена? Глупости!
– едва не крикнул Мерецков.