Мэвр
Шрифт:
— Сын мой, — говорит Хэйрив. Его голос разносится над всей ареной. — Ты на стороне мятежников?
Хэш останавливается. Он смотрит на королевскую ложу, встречается взглядом с отцом и легко отводит ментальный удар его хасса-абаб. Странное приветствие.
Гигант не уверен, что так же силён, как отец, но что-то останавливает Хэйрива от того, чтобы обрушить на сына, потерянного и вновь обретённого, всю его мощь. Как он может? Он так долго искал его, и теперь, даже наблюдая происходящее, не может поверить, что сын выбирает другую сторону. Он ведь сделал так много! Создал империю, подчиняя микнетавов своей воле, убивая тех, кто отказывался повиноваться
— Да, отец мой, — отвечает Хэш. Он прекрасно знает, на что пошёл Хйэрив, чтобы стать тем, кто он сейчас. Они рассказывали друг другу о событиях своих жизней с помощью хасса-абаб. Хэш смотрел на то, как его отец ломает препятствия на своём пути, даже если препятствием были живые, думающие существа. Он шёл сквозь них как тесак или топор палача. Гигант, в конце концов, разглядел то, что видеть, очевидно, не должен был. Его отец наслаждается чужой болью. Он пьёт её и жаждет, но не признаётся в этом даже самому себе. Считает жестокость вынужденной мерой, данью необходимости. На деле же это просто месть всем тем, кто не испытывал мук, выпавших на долю короля.
— Тогда ты станешь моим врагом, сын.
— Похоже. — Хэш сглатывает. — Я не смог бы быть твоим другом, отец.
— Отрекись от предателей, и я прощу тебя.
— Прости, отец, — говорит Хэш, сжимая ладонь Юдей, — ибо я сделал выбор.
Резкий высокий звук бьёт по арене, захлёстывает её от основания до последних мест на трибунах. Микнетавы и люди кривятся от одинаковой боли, но для всех пребывающих внизу звук быстро истлевает.
— Теперь точно пора, — говорит Хэш и мятежники, во главе с людьми, идут к выходу. Лишь преодолев решётку, всё ещё поднятую, охотница уверяется, что происходящее — не галлюцинация её истерзанного мозга.
— Хэш, — тихо говорит она, и гигант склоняется к ней, не сбавляя шага, — похоже, я больше не могу идти.
Тогда он мягко берёт её на руки. Юдей смотрит в небо, яркое и такое же голубое, как над Хаоламом, и проваливается в тревожное забытье.
Глава 19
Вазер Ханевел не чувствовал себя таким бодрым уже давным-давно.
Обычно он просыпается около шести утра, тяжело встаёт с кровати и подходит к окну. Головная боль — тонкая, назойливая нота в правом виске, тут как тут, он не может избавиться от неё уже шесть лет.
За такой долгий срок привыкаешь ко многому, и канцлер Хагвула почти не обращает на неё внимания. Иногда, после особенно тяжёлого дня, она усиливается. Постоянное присутствие боли делает Вазера колким и неприятным в общении человеком. Но дело своё он знает.
На первый взгляд может показаться, что Вазер целыми днями просиживает задницу в кабинете, а вопросами города занимается постольку-поскольу. Тонкое искусство балансирования между десятком общественных формаций, которые составляют облик и, что важнее, исподнее Хагвула, для простого обывателя просто-напросто незаметно, потому Вазер плевать хотел на злопыхателей, что поливают его грязью в газетах или вставляют ироничные комментарии на публичных мероприятиях. Вечно хмурясь и покусывая мундштук трубки, он размышляет о том, как провести закон об изменении системы налогообложения так, чтобы и торговцы, и работяги, и церковники не почувствовали себя обиженными. Хотя, конечно, недовольные найдутся всегда, и между ними канцлер тоже будет балансировать.
«Политика, — любит говорить он про себя, — высшая
Всё меняется с первыми донесениями послов из Пананкульты и Клорача. Бойкот, который выказали обе империи разом показался Вазеру чьей-то плохой шуткой, но после ареста посольств канцлер с холодной ясностью осознал, что всё серьёзно. Великие империи выдвинули один, общий на двоих ультиматум: «Университет». Со свойственной политику осторожностью и пресмыканием перед сильным противником, Вазер попытался смягчить ситуацию, но ответы от дипломатов становились всё жёстче, пока не была озвучена угроза. Только тогда канцлер воспользовался правом экстренной аудиенции у ректора.
Хагвул давным-давно зависит от Университета, но Йоним Гон не любит напоминать об этом и всячески избегает даже намёков на главенствующую роль. Он мало участвует во внутренних делах вольного города и пользуется своим влиянием в исключительных случаях, как правило, для защиты студентов или преподавателей. За это Вазер питает к ректору что-то вроде уважения, хотя и подозревает Филина в тонкой, подковёрной игре. Впрочем, свидетельств этому так и не нашлось, потому канцлер удерживает паранойю в узде, исправно посещая Университет и кабинет ректора в положенные дни. Право экстренной аудиенции само по себе символ крупных проблем для Хагвула, но то, что Вазер входит в кабинет уже через двадцать минут после сообщения роняют в душу Йонима подозрения, что грядёт катастрофа.
— Мы не выдадим наши секреты Великим империям, — твёрдо говорит ректор, выслушав канцлера.
— Хорошо, — говорит Вазер, хищно улыбаясь. — Я надеялся, что вы это скажете. Тогда нам нужно подумать, как защитить город и, в первую очередь, жителей от той бури, что обрушится на Хагвул после отказа.
Йоним погружается в раздумья.
— Мы могли бы заявить, что при возникновении любой угрозы, вся интеллектуальная собственность, принадлежащая Университету будет уничтожена…
— Но это их не остановит. Даже если вы оставите на месте Университета дымящийся кратер они будут рады захватить единственный город, связывающий два континента.
— Лакомый кусок…
— Именно, мар Гон.
Ректор замолкает и будто бы пропадает из комнаты. Остановив взгляд на одной из деревянных панелей за правым плечом канцлера, Йоним долго молчит. Наконец, когда Вазеру кажется, что Филин уснул с открытыми глазами, ректор улыбается.
— Я правильно понимаю, что Содружество Десяти Островов ничем не может нам помочь?
— Не совсем. Они готовы принять беженцев. Но, только их. Таможня будет строго проверять записи и грузы, чтобы внутри не оказалось документации, оборудования, прототипов. И… никаких учёных.
— Логично, — усмехается Йоним. — Глупо становиться следующей целью хищника. Собирайте ополчение, мар Ханевел. Университет сделает всё возможное.
Покидая кабинет, канцлер уже знает, какие распоряжения отдаст. Временный арест и экспроприация всех кораблей в порту, обращение к горожанам, формирование список эвакуации. Конечно, Великим империям понадобится время на то, чтобы согласовать действия, собрать и экипировать армии. У Хагвула полно времени, но растрачивать его всё равно нельзя. Мощь Великих империй не вызывает сомнений, но они полагаются на классические стратегии и устаревшее вооружение, а конкуренция не даст им действовать как одно целое. В какой-то момент осады союзники, посчитав, что сопротивление сломлено, вполне могут обратить оружие друг против друга. Вазера устроила бы грызня восходников и закатников, но далак… Далак и электричество сделали своё дело. Великие империи не хотят зависеть от крошечного городка, и если он не поделится знаниями сам, они вырвут его секреты силой.