Мэвр
Шрифт:
В глазах соратника гигант читает всё, что он хочет сказать. Оней слаб в хасса-абаб, таких микнетавы называют «кэтли», «покинутыми». Но протест, вспыхнувший в его взгляде, почти осязаем.
— Акхи, твой отец — безумец. Он не станет слушать тебя, особенно после открытого неповиновения. Тебя казнят.
— Так тому и быть, — отвечает Хэш. — Нет радости в войне с собственной кровью, как нет радости в убийстве мирных бадоев.
— Но твой отец не бадой! Его невозможно подчинить, а сам он давно стал рабом ненависти и страха.
— Тогда мой долг, как
Оней долго смотрит в глаза Хэша. Спокойное тусклое золото глаз опального генерала и некогда героя микнетавов многих вводит в трепет. Лишённый способностей к хасса-абаб, Оней должен был стать обычным солдатом, максимум — сержантом, но ему удалось покорить судьбу. Пускай в немилости, ненавидимый самым могущественным правителем Тебон Нуо, Оней остаётся истинным предводителем своего народа, и ничто не может этого изменить.
— Ты поможешь, друг мой? — спрашивает Хэш.
— Я помогу тебе, — церемонно отвечает Оней.
— Тогда мне нужно несколько минут, чтобы попрощаться со своими друзьями.
Оней кивает.
Хэш чувствует волны досады и гнева, но решение принято, и он знает, что оно верное. Ужасный план его отца натравить на Хагвул, а затем и на весь Хаолам орду неуправляемых кизеримов продиктован исключительно слепым страхом перед возможным будущим, и гигант, привыкший полагаться на настоящее и его выпады, понимает, на пороге какой чудовищной ошибки стоит Хэйрив. Пусть их разделяет не просто расстояние, а время, препятствие, преодолеть которое невозможно, Хэш сострадает тому существу, что положило на алтарь отмщения всё, что у него было. Хэйрив смотрит на великолепный мир, но видит только кровь, боль и увядание.
— Хэш! — кричит Мадан, и охотник поднимает руку в приветствии, отгоняя грустные мысли. — Ты… ты спас нас! Тогда, после зала, я подумал, что ты окончательно переметнулся к нему.
Обычно, Мадан осторожно подходит к выбору слов. Он вычерчивает ими хитроумные знаки и подталкивает людей, тянет за невидимые ниточки их желания и недовольства. Директор искусен в плетении словесных кружев, но потрясения последних дней измотали его, сделали небрежным, и словно бы цветастая ткань в горячей воде, его талант выцвел.
— Мы не враги, — произносит Хэш суровее, чем хотел, и на лице Мадана отражается недоумение.
— То есть, Хэйрив не собирается спустить на Хагвул толпу чудовищ, чтобы стереть его с лица Хаолама?
— Он имеет ввиду не это, — говорит Реза.
— А что же тогда?! Мы в опасности, а учитывая грядущие события…
— Тихо…
— Какие? — резко спрашивает Хэш, его глаза вспыхивают двумя солнцами. — В Хагвуле что-то случилось?
Мадан и Реза переглядываются. Тайна сама просится наружу, к тому же, есть ли хоть какой-то смысл скрывать от Хэша неминуемое столкновение жадности и отчаянья?
— Скоро произойдёт, — начинает ибтахин, запинается и откашливается. — К Хагвулу движутся силы Великих империй. Они собираются захватить город.
— Зачем?
— СЛИМ, — отвечает Мадан. — Технологии, оружие, всё-то, что мы десятилетиями прятали от них.
— Откуда они знают…
— Мы ловим шпионов, подсылаемых Пананкультой и Клорачем, но что-то
— К тому же, мы единственные, кто производит далак, а значит все генераторы в мире нуждаются в нас. Великие империи не любят зависеть от чужой воли.
Хэш мрачнеет. Он думает, что спасает Хагвул, но даже если ему удастся расстроить планы отца, какой в этом смысл, если другая орда кровожадных чудовищ, гораздо более страшных, чем невинные в своей жажде прокормиться кизеримы, хлынет на город? Гигант читал о войнах, о тех жестокостях, что совершают солдаты, оказавшись посреди кровавой мясорубки, в которой ценой выживания становится жизнь другого.
— Я не знал…
— Ты ничего не можешь сделать, — грубо обрывает его Мадан. — Сейчас, если всё идёт по плану, Буньяр вместе с ректором вооружают Хагвул. У нас припасено много всего, так что шанс есть. А даже если он не выстоит, то продолжить существовать. Не такой уж вольный под пятой Великих империй, но Хагвул будет жить. Но если не остановить Хэйрива… всему конец.
— Оставьте Хэйрива мне, — говорит Хэш. Он убирает руки в карманы и смотрит на Юдей. Его пронзает мысль, что он видит её в последний раз. То, что произошло в последние дни, безудержное, ревущее пламя, вспыхнувшее между ними и обратившее их души в пепел, из которого начало расти что-то совершенно новое, доселе неведомое ни людям, ни микнетавам, оказалось под угрозой, едва родившись. У него нет шансов выжить, как не остаётся их у Хэша, отправляющегося в Маоц. Невидимая и бездушная случайность свела их вместе, и теперь точно так же разводит, а гигант ничего не может с этим поделать. В груди жарко и щиплет в носу. Он не помнит, когда в последний раз плакал. Всё то, что он испытывал после похорон матери было похоже на бесконечную тьму, но сейчас внутри что-то ломается с громким хрустом и во все стороны брызжет свет. Невидимый, яркий свет.
— …ешься это сделать? — слышит Хэш окончание вопроса и поворачивается к Резе и Мадану.
— Я Акхи, сын Хэйрива. Если не получится его убедить, вызову на бой.
— Убьёшь собственного отца? — с сомнением спрашивает Мадан. Он смотрит куда-то в сторону, будто бы любуясь холмами, которые заливает солнце.
— Да, — отвечает гигант. — Позаботьтесь о ней. Теперь вы оба её должники.
Реза кивает. Он впервые испытывает к Хэшу симпатию, открытую, без примесей вечной подозрительности. Ибтахин и помыслить не мог, что такое когда-нибудь произойдёт. Не сдерживая порыв, он крепко обнимает гиганта.
— Да останется имя твоё на страницах Единственной Книги.
— И твоё.
Прощание с Маданом куда менее тёплое, Реза не слышит, что говорит ему Хэш, но Мадан ещё долго молчит, несмотря на длинный путь к кхалону. Он не открывает рта даже тогда, когда Реза подходит к нему и насильно уводит, положив руку на плечо, чтобы дать Хэшу и Юдей попрощаться без свидетелей.
Впрочем, даже если бы они смотрели, то не увидели бы и не услышали ничего особенного. Охотница пока не пришла в себя и всё, что может сделать Хэш — нежно коснуться её сознания и оставить след, надёжно укрыв его в глубинах воспоминаний. Возможно, однажды, он приснится ей и скажет все те слова, что должны прозвучать сейчас. А может и нет.