Между нами. На преодоление

verdes De ojos

А ведь Арсен сейчас очень добродушен. Нет в сказанном и намека на то, что хочет задеть, ранить, припомнить общее прошлое, сравнить. Ни одного вопроса о моей личной жизни — соблюдает негласное правило неприкосновенности этой темы.

Но мне всё равно от последних его слов становится не по себе.

Настолько, что за грудиной начинает ныть. Сначала тонко, еле ощутимо. А вот когда подъезжаем к дому, такое впечатление, что сердце набухло, наполнилось горечью, расширилось донельзя, притесняя остальные органы.

Я даже не слушаю, что говорит Арсен остаток пути. В конце лишь

благодарю коротко и желаю всего наилучшего.

Машина удаляется, а я всё стою на месте. Первые крупные капли дождя бьют в лицо. Над головой раздается раскат грома. Не могу пошевелиться. Вся пульсирую, как заражённая рана, тупой монотонной болью.

Где-то через минуту заставляю себя сделать шаг. Уже изрядно намокшая, я бреду… в противоположном от подъезда направлении и сажусь на мокрые железные качели, уставившись перед собой.

Не прилагая никаких усилий, бывший муж разворошил, казалось бы, давно угасшие угольки, которые разом обожгли внутренности.

Со мной случилось то, чего удавалось избегать много-много лет.

Я порезалась. Вдруг. Об осколки собственной несостоятельности.

Не жалею себя, не спорю с судьбой, не ругаю провидение. Просто перечисляю бесспорные факты своей жизни. Мне тридцать три года. Семьи нет. Карьеры нет. Ничего выдающегося и ценного для человечества я не представляю. Ударь в меня сейчас молния, мир ничего не потеряет от моей кончины.

Окутывает странное дурманящее состояние. Будто я в трансе.

Усмехаюсь своим мыслям и откидываюсь на спинку, прикрывая веки, по которым тут же сыплются частые упругие удары.

Какая-то я совсем никчемная. Ни на что не годная.

Правильные женщины… это Инесса. Это Стелла. Это кто-то ещё. Но не я.

Ради меня никто не хотел совершать подвигов и стремиться к вершинам. Для того же Арсена я была просто удобным вариантом под боком.

Тридцать три года. Я не состоялась как личность. Как жена. Как мать. Как дочь. Как сестра. Как подруга. Как тетя. Как женщина!..

В чем смысл моего удручающего существования?

Раскачиваюсь, ловя небольшую амплитуду, и свешиваю голову назад. Дождь очень быстро перетекает в ливень, теперь я мокрая до последней нитки.

Сумасшедшая, никому по-настоящему и не нужная, глубоко погрязшая в экзистенциальном кризисе. Под холодной стеной воды качаюсь туда-сюда и перематываю разные кадры, сцены, события.

Такой беспечной как в данную минуту… я не была никогда. Мне плевать, что заболею. Плевать, если придется взять больничный впервые за столько лет работы. Плевать, если действительно прибьет случайной молнией.

Потому что ничего… вообще ничего стоящего, получается, в моей пресной однообразной жизни нет. И не держит меня. Не поджигает кровь жаждой быть.

Арсен… и тот дотянулся до звезд. Хотя и не подавал никаких надежд. А я — на дне. Плыву под грифом «привычность».

Да уж… правильно тогда сказал Мирон, что бывшие супруги — вид изощренных пыток. Прямо сейчас у меня во всей красе проходит экзекуция души с легкой подачи бывшего.

Даже не подозревала, что ношу в себе столько… трагичных инсайтов...

Как

долго я так лежу? Часы? Минуты? Вечность? Не знаю.

Но в какой-то момент вздрагиваю, когда кажется, будто через толщу шума доносится зов. Беззвучный. Далекий. Но мощный. Мощнее всех стихий.

С трудом разлепляю веки. И сквозь пелену встречаюсь с серьезными серыми глазами.

Грозовыми.

Как небо над нашими головами…

18. Патетический набат: быть женщиной

Так звучит финальный выстрел.

Не успеваю переварить мистическое появление Мирона, как он отрывает меня от металла, с которым я уже, казалось, срослась, и берет на руки, отчего тело внезапно пронизывает диким холодом. Только в этот момент понимаю, как окоченела. На контрасте с жаром, которым пышет мужчина, я просто ледяная. Крупно дрожу всю дорогу до квартиры, цепляясь непослушными пальцами за его плечи. В тишине подъезда отчетливо слышно, как клацают зубы и свистит дыхание, воспроизводимое скованными легкими.

Сосед ловко находит ключи, отворяет, вносит мою несчастную тушку, но не останавливается. Так и шествует в ванную, где моментально сбрасывает с моих ног обувь и ставит в прямоугольную ванну. Через секунд десять поливает меня теплой водой, держа душевую лейку над головой.

Закрываю глаза и обхватываю себя руками в попытке согреться, будто поймать горячие струи, направить их куда-то внутрь, чтобы оттаяла та глыба, что мешает дышать.

Тщетно.

Легче не становится. Разрывает. Перемалывает. Скручивает. Как если бы в меня вонзали ножи со всех сторон. Тело ноет, кожу повсеместно покалывает, сознание плывет с непривычки. Это физически больно, будто ты пожираем в раскаленному аду синим пламенем.

Мои руки разводят, чтобы не мешали, и принимаются методично раздевать. Сначала Мирон расстегивает пару пуговиц, но, сориентировавшись, догадывается и стягивает платье-рубашку через голову. Так несравнимо быстрее. Я не сопротивляюсь. Но когда мужские пальцы высвобождают крючки бюстгальтера, всё же резко распахиваю веки…

И натыкаюсь на сосредоточенный взгляд в нескольких сантиметрах от своего лица. Мужчина не смотрит вниз. Действует наощупь. Его глаза безотрывно вглядываются в мои. Строгие, осуждающие, непоколебимые. Стальные. С застывшим в них немым вопросом: неужели ты до такой степени долбанутая?

Как хорошо, что он не допрашивает вслух. Я не вынесу. Не найду ответов.

Зажмуриваюсь, чтобы не видеть эти эмоции. У меня нет сил анализировать, противостоять, бороться. Безропотно позволяю раздеть себя догола. Безвольной куклой стою под струями, пока Мирон, действуя моей же мочалкой, уверенно намыливает всё тело, растирая, разгоняя кровь под кожей, возвращая нормальную температуру. И постепенно повышает градус воды с теплой на горячую. Вскоре я перестаю трястись, зубы больше не стучат. А последней манипуляциям подвергается голова. Мокрые волосы тяжелыми прядями ложатся на спину до самых ягодиц. Сосед мастерски массирует корни, обильно сдобрив их шампунем, затем тщательно смывает пену.