Между нами. На преодоление

verdes De ojos

Снова обливает всю меня, и так ещё раз по кругу.

А потом шум воды стихает.

Но я не двигаюсь. Никак не облегчаю ему задачу.

Мужчина выжимает мои волосы. Берет полотенце, сначала обтирает тело, а в конце закутывает в него шевелюру. Потом накидывает на меня банный халат. И всё это — очень быстро, почти не глядя вниз.

Переносит на руках в комнату, осторожно кладет на кровать и укрывает босые ноги частью покрывала.

— Немного согрелась? — спрашивает полуутвердительно, а я слабо киваю.

И —

о, ужас! — Мирон разворачивается и уходит.

Просто уходит, посчитав свою миссию выполненной.

Тихо хлопает дверь.

Я стремительно вскакиваю и в панике за секунду оказываюсь в прихожей.

— Не уходи, — шепчу в пустоту, бессодержательно уставившись на закрытое полотно.

Не верю, что осталась одна.

И снова в считанные мгновения превращаюсь в ледышку. Обессиленно оседаю на пол в паре шагов от коврика «Welcome», зарываясь лицом в махровую ткань на коленях.

И трясусь осиновым листом на ветру.

Мне холодно. Мне дико холодно.

Я не справляюсь. Не могу обуздать, перебороть эти болезненные ощущения.

А ещё — мне страшно. И обидно.

Мирон оставил меня на полпути, не поняв… что согрел только внешнюю оболочку, а источник лютых морозов находится глубоко внутри. И вновь пускает изморозь по венам.

Все потуги оказались напрасными…

И виноват — не ливень.

Коченею по новой в теплой квартире.

— Адель? Эй! — сквозь вату в ушах слышу удивленный голос над головой спустя какое-то время.

Поднимаю лицо, встречая ещё больше осуждения в серых глазах. Сглатываю ком в горле.

Как же я рада видеть этого сурового грубияна!

Сценарий повторяется: я в крепких объятиях, озябшая и продрогшая, переношусь в кровать. И получаю гвоздь программы — Мирон пытается влить в меня принесенный с собой виски прямо из горла. Я послушно приоткрываю губы, чувствую мощный поток терпкой жидкости и захлебываюсь. Такой алкоголь не сравнишь с легкими винами и шампанским, к которым я привыкла. Напиток сразу обжигает горло, стремительно и беспощадно несясь дальше по пищеводу, вызывая рвотный рефлекс. Я зажимаю рот ладонью, выпучив глаза, но этим делаю только хуже. Воздуха чудовищно не хватает, отчего тут же жалею о своем поступке и начинаю жадно сражаться за кислород.

Мужчина умудряется положить кусочек шоколада на мой язык, затем коротко командует:

— Заедай.

Озноб достигает своего пика — теперь меня трясет пуще прежнего, а эпицентр находится в районе солнечного сплетения. Это стык, где схлестнулись царствующий лед и подоспевшее на помощь янтарное пламя. Схлестнулись яро, вынуждая согнуться пополам от накатившего спазма.

Борюсь с ощущениями, стискивая зубы, но Мирон выпрямляет меня и безжалостно заставляет сделать ещё несколько глотков, подбадривая шоколадным ломтиком. А потом ещё. И ещё.

Пока я не прикрываю веки с блаженством, чувствуя плещущееся в организме тепло. Холод окончательно

отступает через пару минут. Облегченно выдыхаю и открываю глаза.

Кажется, теперь очередь соседа отогреваться. В отличие от меня, он глотает виски с большим удовольствием и не закусывает.

Я, пусть и медленно, но прихожу в себя и замечаю, что он в другой одежде и пахнет мужским гелем для душа.

Господи, это так логично, что ему тоже нужно было искупаться и переодеться, а я тут устроила… спектакль в одном действии под названием «Мадам Брошкина».

По телу проносится судорога, стоит только воспроизвести мысли, что одолели сознание в его отсутствие. Самые жуткие минуты… накрывшая меня злостная безысходность. Беспросветное одиночество. Кричащее, душащее отчаяние. Сокрушенность. Ненужность никому. Пустота.

Эти черные чувства атакуют меня, подчиняя малодушной истерике.

Я впервые оказываюсь в подобном котловане, из которого не вижу выхода.

Пока не появляется этот мужчина.

Мерзкая стынь, сковавшая внутренности, растворяется под его тяжелым, но внимательным взглядом, мгновенно кутающим в умиротворение. Странным образом рядом с ним — уютно и безопасно. Он спасает из раза в раз.

Я расслабляюсь, обретая признаки жизни, и наблюдаю за тем, как Мирон планомерно приканчивает треть бутылки. И при этом молча смотрит мне в глаза, выявляя малейшие перемены в моем поведении. То, как оттаяла. Как начала дышать ровнее. Как успокоилась, откинувшись на спинку кровати.

А дальше он отставляет виски на пол, и делает то, что взрывает мой привычный мир вдребезги: уверенно и безошибочно находит в недрах шкафа носки, которые тут же натягивает мне на ступни, а потом… вытаскивает фен и принимается сушить мои волосы.

Мои. Волосы. Сушит. Мужчина.

Бережно. Аккуратно. Умеючи.

Я завороженно слежу за ним, отдаюсь приятным ощущениям, что дарят его пальцы, слегка ерошащие пряди в процессе сушки. И совершенно не думаю о том, что без специального ухода для кудрей моя шевелюра превратится в тот самый бум на макаронной фабрике…

Господи.

Сосед, которого я искренне ненавидела месяцы напролет, здесь и сейчас творит нечто из ряда вон выходящее. Слишком невероятное. Волшебное. Невозможное.

Забота, скрытая нежность, защита. Когда я в последний раз испытывала это?..

И главное — он с таким восхищением смотрит на блестящие медные колечки в своих руках, что невольно задерживаю дыхание.

Сложно поверить, что ты — среднестатистическая и непримечательная — можешь нравиться такому роскошному мужчине. Если отбросить все притязания, Мирон ведь действительно роскошный мужчина: высокий, статный, атлетически сложенный и с привлекательными чертами. А его манера держаться с монументальным достоинством в любой ситуации — и вовсе редкость, которая покоряет, бьет восторгом в самое сердце.