Между нами. На преодоление

verdes De ojos

Неудивительно, что рядом с таким мужчиной во мне внезапно просыпается острая потребность стать желанной. А не объектом жалости. Некий патетический набат: быть женщиной. И эта потребность отметает абсолютно всё. Выплеснутая в кровь сильнейшим вирусом, она захватывает меня от кончиков волос до самых пальцев ног.

Не даю Мирону завершить начатое. Резко приподнимаюсь на колени, прогибая матрас под собой, и тянусь к нему. Прижимаюсь губами к его губам.

Не поцелуем.

Беззвучной мольбой.

Фен перестает выть. Воцаряется тишина.

— Не надо,

Адель, — шевелит своими губами, не отрывая их от моих губ, и мурашки врассыпную бросаются по коже. — Это не то. Ты не хочешь.

— А ты хочешь? — тихо спрашиваю, немного отстраняясь, чтобы заглянуть в мягкую глубину расплавленного металла.

Хочешь меня такую? Бедовую и потерянную? Настоящую. Без прикрас.

Хочешь, как в ту ночь? Или тогда ты был пьян и в трезвом уме такая девушка тебе неинтересна?

Хочешь ли ты меня, Мирон, как только может мужчина хотеть женщину?

Сейчас мне чертовски важно это знать… Будто я умру, если всё иначе.

Сердце сбивается с ритма, когда взгляд Мирона опускается ниже, где на груди распахнулся халат, а потом снова возвращается к моим глазам. И так несколько раз. Быстро-быстро. В смятении. В борьбе с собой.

То, как стоически он пытается якобы не пользоваться ситуацией, играет в моем решении колоссальную роль, и я выдыхаю, изумляя саму себя:

— Останься.

Так звучит финальный выстрел.

И мужчина срывается, вовлекая меня в сумасшедший поцелуй, обращающий все прежние сомнения в прах.

А я поддаюсь и запоминаю… Запоминаю эту точку невозврата воспламенившимся на языке вкусом крепкого виски, окаймленного нотками сладкого шоколада…

19. Когда всё происходит впервые

Я — не хочу. Я не умею хотеть.

Удивительный эффект — голова кристально ясная. Никаким алкогольным туманом я не оправдаю своих поступков. Делаю то, что хочу. То, в чём нуждаюсь. Я не знаю этого мужчину, но сейчас тепло его тела — моё единственное спасение. Я отогреваюсь им. Если он уйдет, я точно сойду с ума. Останусь одна и завязну в болоте, которое окружало меня долгие годы, и которое я упорно игнорировала, считая нормой.

Мирон кладет одну руку на мою шею, а вторую устраивает на пояснице. И тянет меня к себе, плотно прижимая и фиксируя в таком положении. Поцелуй непрерывный, глубокий, жадный. В нем — ненасытность, честная и голая. Такая, словно человек наконец-то дорвался до заветной цели и наслаждается своим триумфом.

Я же — прислушиваюсь к своим ощущениям.

Меня впервые целуют именно так — растворившись, забывшись.

Теряюсь под напором мужчины и в беспомощности хватаюсь за его белую футболку с обоих боков.

Он прав. Я — не хочу. Я не умею хотеть. Секс для меня всегда был лишней составляющей брака, неким дискомфортным обязательством, которого стремишься избежать, но в семейной жизни это невозможно. Суетливые движения, бесполезное трение, отвращение — после, когда всё заканчивается.

Не верю, что сейчас добровольно подписываюсь

на это. Я и секс? Боже. Я и секс с незнакомцем? Боже.

Да что из этого может выйти? Ничего хорошего…

Нервно стягиваю хлопковую ткань в пальцах, задыхаясь в панике.

Мирон отрывается от моих губ, посчитав, что мне просто недостаточно кислорода. И тут же лихорадочно зацеловывает лицо, спускаясь к шее. Захватывает мочку уха мягким укусом и шепчет с долей укора:

— Колдунья… блядь, ну колдунья же…

У меня не получается возразить или остановить. Мужчина двигается проворно и хаотично. Я не понимаю, как снова оказываюсь обнаженной. Лежу на кровати и смотрю на склонившегося надо мной Мирона. Секундный зрительный контакт, обжегший градусом накала, и моим изумленно приоткрытым ртом завладевают настойчивые твердые губы. Вовлекают в безудержный танец, откровенность которого вгоняет в смущение.

Меня впервые целуют так — многообещающе, алчно.

И отпускают будто вечность спустя, смилостивившись. Я только собираюсь глотнуть воздуха, выпущенная на свободу, но захлёбываюсь вдохом, когда чувствую прикосновение языка к ключицам, которое плавно перетекает к груди и задевает сосок.

Мужские пальцы оказываются на полушариях в считанные мгновения. Сначала оглаживают, ласкают их, а затем стискивают — нетерпеливо, хищно.

Мирон словно спешит изведать каждый уголок моего обалдевшего от происходящего тела. Возвращается к плечам, ведет по ним ладонями, рассыпая вслед за касаниями хрупкий пронзительный трепет. Быстро-быстро заглядывает в глаза, проверяя мою реакцию, и опять устремляется вниз к груди. Вбирает по очереди тугие вершинки, пробуя и катая их на языке. А я вздрагиваю и вся подбираюсь, пугаясь оттого, насколько это… чувственно и приятно.

В животе закручивается нечто до тревожности неизведанное. Вспыхивает импульсами. Немного болезненными, огненными. И я беспокойно трепыхаюсь.

Руки мужчины спускаются ниже, гладят, исследуют, на короткий миг жестко сдавливают талию в неконтролируемом порыве и перетекают к бедрам. Задерживаются там, с томительным упоением вырисовывают круги, примеряясь. А затем сминают с отчетливым рыком, от которого дрожь проносится от макушки до пят пущенным по позвоночнику сильнейшим разрядом.

Я даже забываю о своих прежних внутренних стенаниях — что бедра слишком широкие, пышные для моего роста. Что я не красавица и далека от модельных пропорций. Что разлеглась перед ним голая, а он полностью одет.

Да я вообще обо всем забываю.

Меня впервые ласкают так — смакуя, восторженно, с предвкушением.

Мирон подается назад, опираясь на колени, и резко сдергивает футболку, бросая ту на край постели. Грубыми скорыми движениями избавляется от остальной одежды и возвращается ко мне.

Сглатываю, ошарашенная совершенством налитых мышц, перекатывающихся гармонично и залипательно. И боюсь взглянуть ниже его груди. Туда, где в лучах искусственного освещения мелькает масштабное тату, которое страшит меня ещё с той ночи на балконе. Зажмуриваюсь и шумно вдыхаю.