Милицейская сага
Шрифт:
По поскрипывающей дощатой лестнице оперативники поднялись на площадку второго этажа, на которую выходили две обитые дермантином двери. Из правой с табличкой "Побегайло. Один звонок" нестерпимо тянуло прогорклым салом.
Они нырнули в левую дверь, за которой открылся длинный прохладный коридор комбината бытового обслуживания.
Не отвлекаясь на шум голосов и стрекот машинок, Лисицкий дошел до последней слева двери, без стука толкнул и, лишь шагнув внутрь, произнес:
– Разреши?
Он, а за ним Виталий оказались в неуютном кабинете. Из
– Чего гремишь?
– хозяйка кабинета - породистая, лет сорока женщина с властным загорелым лицом - с досадой оторвала голову от бумаг.
– Итак дом скоро рухнет.
– Похоже, опять не вовремя.
– А когда вы вовремя-то бываете? Садитесь, раз притащились, - она требовательно оглядела Мороза.
– Наш сотрудник, - представил Лисицкий, фамилии впрочем не называя.
– А это сама Маргарита Ильинична Панина, директор и царь здешних мест. Попросту - богиня.
– Считай, что дневную порцию комплиментов отвесил, - вяло поблагодарила Панина.
– Выкладывай, чего пришли. Не на коленки ж мои пялиться.
Застигнутый с поличным Виталий зарумянился, чем доставил хозяйке нескрываемое удовольствие.
– Скажи, пожалуйста, какие среди вас еще встречаются, - подивилась она.
– Душно тут у тебя, - Лисицкий ослабил навороченный узел широкого, по последней моде галстука.
– Это когда пригреет. Зимой в шубе сижу.
– Ничего. Слышал, скоро в горисполкоме, в кресле председателя, греться будешь.
– А, и ты об этом. Вот уйду, план тянуть перестану, тогда все оцените.
– Да я-то ценю.
– Да? Что-то не замечала
– Работа у меня такая, чтоб никто ничего не замечал.
– Знаешь что, милый?
– Панина собиралась сказать что-то резкое, но передумала.
– Иди-ка ты заливай все это малолеткам из моей бухгалтерии. Они байки про вашу опасную службу очень любят.
– Мать родная! Чем провинился-то?
– расстроился Лисицкий.
– Вроде стараешься, стараешься. Все хочется по-доброму, по-соседски. Вот она, брат Виталий, благодарность людская.
– Да потому что во вы у меня где сидите!
– Панина чисто мужским движением похлопала себя по изящной шее.
– Ревизии, проверки. Утром - ревизии, после обеда - проверки...
– Вечером уценки, - с хохотком продолжил Лисицкий.
– У-у, - откинув голову, она заскулила, будто полоскала больной зуб.
– Кто о чем. Сразу бы выкладывал, с чем явился. Уценки, милый мой, - это работа. А вот ревизии ваши бесконечные душу выматывают!
Она зло постучала кулачками по столу.
– Нет, кроме шуток, с тех пор как этот главбух-шизоид появился, у меня бухгалтерия только на ревизоров и работает. Ты вон в кои веки забрел. И то смотришь, не сперла ли чего.
Панина подхватила трубку зазвонившего телефона.
– Да. Да я это! Я тебе не выгружу! Выгрузишь и сам
– она метнула трубку на рычаг.
– Слава Богу, плиты привезли. Хоть здесь за план спокойна.
– Что ж ты так дергаешься? За план у тебя есть ответственный.
– Это Шимко, что ли?
– поразилась Панина.
– Да на нее надежда, как на хрущевскую облигацию. Я здесь, она вроде крутится. Отвернулась - уже куда-нибудь усвистала. Работнички, мать вашу!
Дверь приоткрылась, и в нее протиснулось добрейшее конопушечье лицо.
– Слышу шум у Маргариты Ильинины. А это гости дорогие, - не решаясь войти, женщина растеклась радостью прямо через приоткрытую дверь.
– Вот, пожалуйста, легка на помине, - обрадовалась Панина.
– Вы думаете, она по делу пришла? От безделья томится. А ну, сгинь!
Видение исчезло прежде, чем она договорила. Панина вздохнула. И тут же внезапно обозлилась:
– Полагаете, хоть кому-то, кроме меня, это надо? Ну, хоть кому-то?! Во!
– и преизящнейшая мадам Панина ткнула в сторону ошеломленных милиционеров преизящнейший же кукиш.
– Мое здесь все. Мое! Не было меня, ни шиша не было. Уйду - и опять не будет.
Зазвонивший заново телефон прервал пламенную ее речь. Еще не остывшая, она резким движением приблизила трубку к уху, готовясь выплеснуть на звонившего раздражение. - Да. Кто? Слободян? Хорошо, соедините... Слушаю, слушаю тебя...Что?! Значит, все-таки уперлись? Ладно, не ссы в компот. В суд так в суд. Там я сама порешаю. А знаешь что? У нас сегодня как будто вечер! Организуй через девок, чтоб пригласили. Ну, ты понял кого... Там и пообщаемся в неформальной обстановке. Глядишь, и найдем этот самый, прости господи, консенсус... А ты уж и забыл по старости, какой у женщин предлог бывает? Давательный. Все, до вечера!
Она положила трубку, оглядела сидящих, определяя их реакцию на разговор. Поймав глумливую складку на лице Лисицкого, не смутилась. Наоборот, неожиданно подмигнула и вальяжно откинулась в кресле, задумавшись.
– А не вернуться ли нам к нашим, как говорят, баранам?
– напомнил о себе маленький опер.
– Что все-таки с уценкой получилось?
– С какой именно? У меня их по сотне на год. Да не темни, пинкертон: все-таки не первый день замужем.
– Последняя по тряпкам. Майская, кажется, - с некоторым напряжением припомнил Лисицкий.
– Вон оно что!
– смотревший во все глаза Мороз поразился: так быстро усталую раздражительность смыло волной нескрываемой злобы.
– Ну, гад!
– оскорбленно прошипела Панина.
– Нечего сказать, обзавелась работничком. А я-то и впрямь обнадежилась, что в кои веки в гости заглянул. Помяни, Лисицкий, мое слово: лопнет терпение - придавлю паскуду.
– Толком можно?
– Пятый!
– Панина растопырила ладонь, и для наглядности поднесла ее к физиономии оперативника.
– Ты уже пятый, кто откровенности тут взыскует. Думаешь, не знаю, откуда ноги растут? Краснов настучал. Так?!