Милицейская сага
Шрифт:
Старик принялся втискивать Морозу шершавую ладошку. Но сразу и отстранился.
– Только сами-то вы, юноша, уверены, что хотите правду узнать? Она ведь тяжела, правда. За этими гнусами, - он выразительно потыкал в директорский стол, - большие подлецы стоят. Так что крепко подумайте.
По правде, от всех этих коловращений Мороза слегка замутило и меньше всего привлекала перспектива новых безумных откровений.
– Хочу - не хочу. Приходится.
– И то хорошо, что душой не кривите. С Паниной бороться - наука трудная. Ох, трудная!
– Слушай,
– Виталий решил, что хватит с него фарса.
– Есть сигнал. Отсюда танцуем: кто, когда, где, сколько и чем подтверждается. То есть, вопрос- ответ. Для начала: почему так уверен, что в КБО совершаются замаскированные хищения?
– А потому что воры!
– У!
– Мороз заскулил, поймав себя на подражании Паниной.
– Опять двадцать пять. Да воры-то в чем? Что украли?
– Так ясно же, - в свою очередь рассердился Краснов.
– Материал покрали, на сторону продали и - списали.
– Хорошо. Раз так уверен, убеди меня.
– Вас?!- искренне удивился Краснов.
– Я - вас?! Да ваша профессия - подозревать. Сигнал-то вы получили. А убедить можно того, кто убедиться желает.
Было видно, что он добросовестно пытается не разочароваться в собеседнике.
– А вот я щас опыт проведу, - Краснов по-молодому метнулся к двери.
– Прям сейчас. Доказательства ему подавай! Ишь, деловой!
Было слышно, как шаркают живо по коридору стоптанные тапочки.
" Смыться бы из этого дурдома, - безысходно помечталось Морозу.
– Ну, Лисицкий, хорош! Подставил по полной программе".
Опять заслышалось мышиное шуршание. "Идет, мучитель".
– Вот, доказательств хотели? Извольте. На блюдечке, так сказать. Если сами не умеете, - Краснов выложил из-под рубахи бумажный рулончик. Но, прежде чем Мороз собрался сделать ленивое движение, прикрыл его сверху. Вид главбуха сделался торжественен.
– Здесь, на этих скромных листах бумаги, бесспорно, документально доказано, что во время уценки шестнадцатого мая сего, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, уценено самое ценное из того, что за несколько месяцев пошили два крупнейших наших швейных цеха. Так-то! Да вы сядьте, - Краснов заботливо подставил стул.
– Ладно, разберусь, - Мороз, разворачивая рулон, тщетно пытался отвернуть лицо от гнилостного стариковского дыхания.
На каждом из сшитых меж собой листов крупным, вероятно, красновским почерком было обозначено название ткани, изделия и далее в цифрах показано движение с момента поступления или изготовления. Внизу, под фактическим остатком, были отдельно выбраны куски этой же ткани, подвергнутые уценке. Между собой цифры совершенно не стыковались.
– Чувствуете, как лезет "красным"?
– в нетерпении Краснов забегал то справа, то слева, тыча пальцем через руку Мороза в самые лакомые, по его мнению, места. Порой при виде каких-то колонок принимался подхихикивать. Тут же забегал сбоку, чтобы посмотреть на реакцию читающего, и вновь спешил ему за спину.
– Сам сидел, девчонок на выборку посадил. Хорошие девчонки. Но, ох, испоганит их
– Так уходит вроде Панина.
– То еще хуже. Сверху поганить способней. Ну, так что?
– Не слабо, - обескураженно произнес Мороз. Ничего похожего увидеть он не ожидал. На скатанных тетрадных листочках содержались сведения, для получения которых потребовалась бы плотная двухмесячная документальная ревизия. Это если бы вообще удалось восстановить картотечный учет. В циферках придурковатого, сумасбродного старичка оказалось запрятано готовое обвинительное заключение на всю уценочную комиссию.
– Да! И куда ж Панина-то смотрит?
– Панина?!
– Краснов по-женски всплеснул ладошками, досадливо прикрыл себе рот, тыкая в соседнюю стену, и потащил упирающегося оперативника к окну.
– Чего ж ты такой непонятливый попался? Она-то всем и заправляет. Да если б не она, это дурачье давно б засыпалось. Ты только мне доверься, и мы их подденем! Подденем, тебе говорю!
– Могу забрать?
– Нет!
– решительно накрыл листы старик.
– И мой тебе совет - никому ни слова. Попробуйте сперва официальным путем через ревизию. Где чего, я подскажу. А это на крайний случай, как главный козырь. Панинская свита за документик этот много б дала. Мно-ого! Так что не в обиду, но пусть до времени полежит. И мне спокойней.
– Не уверен. Кто еще о выборке этой знает?
– Никто. Девчонки только. Но они могила.
"Значит, все".
– А все-таки оформили бы официально, протоколом выемки. У нас-то сохранней.
Из коридора донесся легкомысленный свист, и Краснов, выхватив листы, торопливо, сминая, запихал их под рубаху:
– У вас, может, и сохранней. Только у меня надежней.
При виде входящего Лисицкого лицо его приняло желчное выражение.
– Не холодно ль без пыжиковой шапки?
– съязвил он, тонко посмотрев на Мороза.
– Пока ничего, - безмятежно ответил Лисицкий.
– А как ваша язва?
На лице Краснова вновь выступили пятна.
– Да уж лучше, чем надеетесь.
Гордый ответом, он попытался улизнуть, но Лисицкий будто ненароком преградил дорогу.
– Скажите, родичей в Бердичеве не имеете?
– А это не ваше дело.
– Согласен. Просто там, говорят, есть такой Моня. Когда его спрашивают, как здоровье, отвечает: "Не дождетесь". Так это не ваш, случаем?..
– Шут гороховый, - старик решительно протиснулся к двери, обернулся.
– Так помните!
– Скажи пожалуйста, кажется, он тебя удостоил, - незлобливо подивился Лисицкий.
– Несчастный в общем-то дедок. Во-от с такой призвездью. Он во время войны пацаном в оккупации был. Так, говорят, всю семью эсэсовцы в сарае пожгли. А его как-то выпихнули. С тех пор и воюет. Расхитители - фашисты, блатники - пособники. Средство перевоспитания - автомат Калашникова, а за неимением оного - тюрьма. Хотя иной раз дельные вещи глаголет. Слушай, какая у них в плановом девка появилась! У, какая! Сиськи, я тебе скажу... Я ее завербую.