Мои дорогие привидения
Шрифт:
В маленькой мисочке обнаружился домашний рассыпчатый творог, в ещё одной – крупная тёмно-красная малина. Была тут и краюха выпеченного в печи хлеба, и брусочек сливочного масла, по которому сразу можно было сказать, что это уж точно продукт «без заменителей молочного жира».
«Только чайку не хватает!» – благодушно подумал Фёдор, и тут заметил на краю стола у самой стенки электроплитку со стоящим на ней чайником. Быстро сбегав в комнату и достав припасы, парень отыскал в серванте чашку, заварил чай и принялся завтракать.
– Приятного аппетита! – хозяйка появилась на пороге
– Доброе утро, Наина Киевна! Я тут немножко похозяйничал, чашку у вас позаимствовал – ничего? – спросил Федя.
– Бери, бери конечно! – замахала та рукой. – Как пирожки? Не подгорели?
– Изумительно вкусно. А как же вы печку топили – а в доме вроде и не жарко?
Старушка секунду-две удивлённо смотрела на постояльца, а потом расхохоталась. Смех у нее был заливистый, чуть скрипучий.
– Ой, мил человек! Так я разве тут готовила?
– А где? – растерялся Фёдор.
– В летней кухне, конечно же! Ох и насмешил…
– А что это за травы у вас?
– Это? Лечебные. Всё лето собираю их, сушу. В Дубовеже на базаре продаю, да и так раздаю, кому требуется. Травки – они от всех хворей помогают. Кроме сердечной печали, – добавила она, как-то странно взглянув на парня, и снова вышла из дому.
Закончив с едой, Фёдор тоже вышел на улицу. Петух при появлении парня воинственно посмотрел на него и нехотя, но всё-таки спорхнул с крыльца. Подворье Наины Киевны оказалось куда больше, чем виделось с вечера – за домом обнаружились несколько сараев, пустующий свинарник, курятник, баня и летняя кухня. Туалет и душ располагались с другой стороны, поэтому Федя, отправляясь вечером купаться, и решил, что двор совсем небольшой, и кроме сада тут ничего нет.
Сад, к слову, был громадным. «Соток двадцать» – восхищённо подумал Фёдор. Он узнал – или ему показалось, что узнал – черешни, сливы, груши, яблони. Были тут и какие-то другие культуры, которые писатель идентифицировать не сумел. Сад занимал значительную часть подворья, с одной стороны почти смыкаясь с лесом – но, как выяснилось, от чащи его всё-таки отделяла довольно глубокая, поросшая травой ложбина. За садом тянулся огород, чуть ли не втрое больше по площади. Правда, под грядки была вскопана лишь часть. Со стороны соседнего подворья к огороду подступал малинник.
Всё производило впечатление основательности и аккуратности, и почему-то создавалось ощущение, что такое хозяйство прежде было рассчитано на большую дружную семью. Феде стало любопытно, есть ли у старушки родственники, но ему показалось неловким расспрашивать напрямую о таких вещах. Пока парень стоял и оглядывался на границе сада и огорода, откуда-то сбоку снова появилась Наина Киевна.
– Поел? Ну и славно. Чем заниматься будешь, мил человек? Ты вообще по профессии-то кто?
– Я – писатель, – Фёдор сказал это, но почти сразу ощутил стыд за свои слова. Прозвучали они как-то чересчур пафосно, с претензией. Старушка, однако, одобрительно кивнула и заметила:
– Сочинительствуешь, значит? Хорошее дело. Говорят, для вдохновения полезно обстановку сменить. Наверное, за этим и поехал?
– За этим, – улыбнулся парень.
– Правильно сделал, –
– Спасибо большое.
– Да не за что, – улыбнулась старушка, и тёмные глаза её в окружении сеточки морщин превратились в крохотные щёлочки. – Смотри, на развилке – влево! Не спутай!
– А направо что?
– Направо – болото. Девичья печаль называется, – Наина Киевна посмотрела на собеседника. – Ты про что пишешь-то, мил человек?
– Хорроры, – отозвался Федя.
– Хорроры? – не поняла старушка.
– Ну, ужастики. Страшилки.
– А. Ну-ну… Не знаю насчет страшилок, но в болото лучше не суйся, если тропок не знать – сгинуть недолго.
– А я думал, болото совсем в другой стороне? – спросил Фёдор, припомнив щит на развилке.
– Так разве ж оно тут одно! – хмыкнула бабка. – Которое по другую сторону от кордона – это Боярская топь. Говорят, давным-давно какой-то царь там бояр потопил, когда те против него смуту затеяли.
– А Девичья печаль тогда почему так называется?
– Потому что там девушка утопилась, из-за несчастной любви.
– Русалка, значит, – рассеянно заметил Федя.
– Русалки – в реках, – авторитетно возразила старушка. – А в болотах – кикиморы. Хотя тебе лучше бы ни с теми, ни с другими не связываться, – закончила она то ли в шутку, то ли всерьёз.
* * *
Фёдор не любил всяческие конфликты и скандалы, и зная, что чувство вины будет грызть его весь месяц, первым делом отправился решать вопрос с Марфой Киевной. Потоптавшись со смартфоном у колодца, он выцепил координаты для связи и, надеясь, что это действительно телефон правления в Пчёликах, решительно направился к выкрашенному в бело-голубое домику с гордой вывеской «Администрация сельского поселения село Луговец». Отодвинув чуть покачивавшуюся на сквозняке тюлевую занавеску, парень оказался внутри.
Комната, похоже, одновременно служила и залом для собраний, потому что здесь стояли несколько рядов скрипучих театральных кресел. Ближе ко входу помещался письменный стол; под пластиной оргстекла, накрывавшей столешницу, лежали какие-то документы и несколько старых карманных календариков. Тут же стоял и телефонный аппарат – чёрный, бакелитовый, с дисковым набором. В дальнем конце правления виднелась ещё пара дверей – наверное, кабинеты начальства. А, может, просто кладовки.
Разговор с Марфой Киевной не занял много времени. Посочувствовав происшествию с электричкой, она подтвердила, что да, Наина Киевна её старшая сестра, и заявила, что идея остаться в Луговце – самая правильная. Что финансовый вопрос они сами решат и что она желает своему несостоявшемуся постояльцу хорошего отдыха. Многократно заверив друг друга в самом искреннем расположении, собеседники, наконец, распрощались. Фёдор повесил трубку и облегчённо выдохнул: теперь уж его душа была спокойна.