Моя Чалдонка
Шрифт:
— Думаешь, я пожалел бы отдать, — обиделся Веня. — Думаешь, да?
— Рукавицы-то не твои, а дяди Яши. Узнает, уж ремня достанется!
Кто-то за спиной мальчиков громко высморкался.
— Эгей, ребятня! — окликнул их звучный голос. — Что это вы меня поминаете?
С двустволкой в руках из пролома в заплоте выглядывал дядя Яша.
— Что это вы осередь дороги стали? В школе не наговорились?
Старик бросил из-под своей войлочной шляпы острый охотничий взгляд на смущенные лица мальчиков.
— А
— Дядь Яша, это мы, значит, — затараторил Веня, — это мы, значит, про теплые вещи, которые бойцам… И я… про ваши рукавицы собачьи рассказываю — под них чуть ли не вагон потребуется. Можно их сдать?
— Ужо дома поговорим… Козу-то поил?
— Кажется, поил… Ну да, когда в школу пошел.
Дядя Яша выбрался через пролом на дорогу:
— «Кажется»! Эх, хозяин! Вот гляньте, какую добычу несу.
Старик приподнял бечеву с подвешенной дичью — пестрыми рябчиками, черными длиннохвостыми тетерками, даурскими бородатыми куропатками.
— Вот сколько подмахнул! Тех вон, пестреньких, в брусничнике, вон того косача с мохнатыми лапками — в ельнике, а куропаточек — на жнивье, у подсобного. Целая стайка была, хотели овражком от меня уйти, да не вышло. Ну вот, дрова есть, можно теперь и похлебку варить. — Глаза у дяди Яши были хитрые-хитрые.
— Вот вам мой указ: чтобы в воскресенье вся дровяная команда была у меня. Посмотрите, какой дядя Яша повар!
Мальчики переминались с ноги на ногу.
— Что, или не глянется? Думаете, похлебка нехороша будет?
— Да нет, что вы, дядя Яша! — поспешно сказал Володя. — Спасибо!
— Пошли, Вениамин!
— Сейчас, дядя Яша. Вы идите, я догоню.
Ребята услышали, как застучала по мерзлой земле деревяшка старика. Все глуше, глуше…
— А вы говорили, достанется, — сказал Веня. — И не только рукавицы разрешит, и телогрейку, и унты… Вот увидите! И еще на обед пригласил.
— Ты насчет обеда погоди! Вещам-то в аммоналке ты, что ли, хозяин? — со злостью сказал Дима. — Вещи-то теперь наши, общие. Сообща решать надо.
— А я о чем думаю, — сказал Володя: — если всем классом собрать одежду, наверное, десять бойцов одеть можно.
— А может, и двадцать, — поддержал Веня. — Такую бы гору навалить, как в клубе.
— Это что же, опять откладывать? — сказал Дима. — Вы как хотите, а я не желаю! У меня вещи давно собраны. В праздники меня уж здесь не будет.
— Можно неделю-то подождать! А если всей школой соберем, это еще и не такая гора будет!
— Сдрейфил ты, Володька! — ехидно сказал Дима. Он обошел вокруг березы и посмотрел на товарища сквозь рогатку.
— Я? Сдрейфил? — вскипел Володя и сунул кулак меж стволами.
Пуртов успел отстраниться:
— Ну, размахнулся! Клещей захотел? Сейчас шею намну!
— Не намнешь!
— Ребята, что вы! — испугался Веня. — Перестаньте…
Из пролома в заборе раздался хриплый, протяжный вздох. Ребята замерли. Вздох повторился. Но никого видно не было.
Дима просунул голову в отверстие.
— Кто-то сидит на пне, — сообщил он, — не шевелится. Похрапывает.
Вслед за ним перебрался через пролом и Володя.
— Это же Ларион Андреевич! — Володя схватил Диму за руку. Он вспомнил утренний разговор по телефону. — Из Загочи вернулся.
Осмелев, приблизился и Веня:
— Смотри, ка-ак вскочит да ка-ак задаст!
Но учитель словно окаменел.
Дима осторожно, боком подошел к нему почти вплотную. Ларион Андреевич сидел, опустив голову. Шапки на нем не было; лохматые волосы были засыпаны мелкой, как песок, снежной крупой. Пузатая фляга в зеленом чехле, лежавшая у него на коленях, готова была свалиться на землю. Дима хотел поправить флягу и неожиданно для себя поднес ее к своему широкому носу, понюхал:
— Вино, что ли?
Веня проворно выхватил флягу, вылил себе на ладонь несколько капель, слизнул их, поперхнулся и вытаращил глаза:
— Ох, обжегся!
Володя хотел перехватить флягу, но вместо этого вышиб флягу из Вениных рук; она стукнулась о пень и плашмя легла на снег. Острый, въедливый запах наполнил воздух.
— Эх, ты, — с досадой сказал Веня, — это же спирт. Чистый! Им лечатся, на перевязки идет. Как бы нам пригодился!
— Ну и держал бы крепче!
Кайдалов поднял голову и обвел отпрянувших мальчиков мутным взором.
— Черти, чумазые черти! — пробормотал учитель. — Откуда вас принесло? — И он снова поник головой.
Было непривычно, странно-тревожно видеть сильного, громкоголосого учителя таким беспомощным и жалким.
— Сейчас увидит, что это мы, — сказал Веня. — Бежим!
— Как же так — бросить? — ответил Володя. — А если замерзнет?
Дима решительно надвинул на уши свою бескозырку, запахнул ватник.
— Бери, Володя, справа, а я с этой стороны. Знаешь как — под микитки.
С трудом приподняв грузного учителя, они просунули головы под его слоновые руки, пытаясь обхватить туловище.
— Суслик, сзади подпирай! — приказал Дима.
Сивер хлестко ударил им в грудь. Тысячами острых колючек налетели снежинки — они царапали лицо, руки, обжигали щеки, слепили. А со стороны могло показаться, что по Приисковой улице, петляя, бредет чудовище об одной голове и о восьми руках и ногах…
Время от времени Кайдалов, бормоча, начинал неведомо с кем непонятный разговор, затягивал песню.
— Не имеете права! Я все равно добьюсь!
Оружьем на солнце сверкая… Проходил полк гусар-усачей…