Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
— Бубнов, не паясничай и давай тему! — продолжал злиться комсорг. Кажется, он так и не понял, что я его только что послал лесом.
— Не хочу, — я зевнул и с подвыванием потянулся.
Комсорг побагровел.
— Бубнов, на вчерашнем собрании было принято решение, что ты будешь читать лекции в актовом зале. Так что давай говори тему и не выделывайся!
— А у нас что, крепостное право? — удивился я, — как это вы за меня приняли решение?
— Все комсомольцы должны вести лекции, Бубнов. Дело комсомола — формировать и воспитывать молодёжь в духе коммунизма, готовить поколение всесторонне развитых людей, которые будут жить,
— Верно, — согласился я, — есть в Уставе и другие строчки. В том же Уставе сказано, что каждый комсомолец должен быть примером для молодежи. И все комсомольцы должны пробовать себя в выступлениях. Если взять количество наших комсомольцев и разделить на количество дней, то получается, что каждому выпадает доклады делать по два раза за год. А я уже выступил три раза. Так что теперь очередь других.
От моих слов у комсорга глаза полезли на лоб.
— Бубнов, — он аж сдулся, — но не все могут делать хорошо доклады!
Если он хотел мне подольстить, то сильно просчитался. Я на такую грубую подначку не ведусь ещё со школьного возраста.
И я ответил:
— Так главная задача комсомола какая — формировать полноценную советскую личность, борца за коммунистическое дело. И задача нашей ячейки дать всем комсомольцами одинаковые условия для этого формирования. А не выделять одних и задвигать других.
На комсорга было страшно смотреть. Такое впечатление, что он сейчас взорвётся. Поэтому я добавил контрольный:
— Кроме того, как я узнал, Почётную грамоту за мои лекции и денежную премию получили вы, а не я. Вот и думайте теперь сами.
Комсорга переклинило, и он выскочил из кабинета, прошипев на прощанье злобное:
— Ну, всё, Бубнов, теперь тебе крышка!
А вечером я сидел на кровати с ногами и читал книгу. Да, вот так. Как в детстве читал. Взял сегодня в библиотеке «Граф Монте-Кристо» и теперь с наслаждением читал. Рядом, на тумбочке стояла чашка с чаем и блюдце с печеньками. Какая восхитительная красота! Нет ничего лучше, чем вот так читать (хотя ещё спать в дождь на веранде дачи тоже приятно). Запахи сладкого мятного чая, овсяного печенья и бумажных страниц смешивались и давали тот упоительный непередаваемый аромат, который может понять только любитель чтения.
И такое я получал удовольствие, что не крики, ни ругань на кухне, ни скудная обстановка Мулиной комнаты, ни время, куда я попал, и где нужно всё начинать заново — ничто мне больше не мешало. Я погрузился в сказку из своего детства и волшебные книжные ароматы.
И тем сильнее было моё разочарование, когда в дверь постучали.
Причём постучали так требовательно, что пришлось идти открывать.
На пороге стоял и топтался Герасим.
Как-то в последнее время он был то в запое, то, наоборот, пропадал сутками на работе, и особо как-то не отсвечивал. А тут вдруг заявился.
— Муля, — сказал он, — ты это…?
— Что? — сперва не понял я, а потом решил, что он похмелиться хочет. — Извини, Герасим, у меня ничего нету. Было две бутылки, одну ты выпил, вторую ещё с кем-то. Ничего нету. Ты у Гришки проси, у него всегда есть.
— Нет, Муля, я не буду, — даже замотал с негодованием Герасим, — в завязке я нынче.
— А что тогда? —
— Надо это…! — Выдохнул Герасим, но сформулировать не смог и умоляюще посмотрел на меня.
— Что именно? Объясни. Передвинуть помочь что-то? Или что?
— Нет, я покажу, — он вытащил из кармана какую-то детальку и показал мне, — у тебя есть такая? Мне надо.
Когда я пытался отыскать Мулины вещи, то залезал посмотреть во всевозможные места. Так-то Муля особо барахольщиком не был (хотя расхламление я на этом выходном точно проведу), и я где-то в нижнем ящике тумбы видел большую коробку со всякими деталями, гайками и гвоздями.
— Сейчас гляну, — сказал я, — ты заходи, Герасим.
Герасим вошел. Но продолжал топтаться возле входа — не хотел топтать ковёр (дорожку Дуся сняла в стирку).
Я вытащил плоскую жестяную коробку не то от печенья, не то от конфет, ещё дореволюционную. С цветами, котиками и «ятями» в надписи. Открыл её — она была забита всякой всячиной. Но выделить среди этого полуржавого хлама искомое я не смог. Поэтому сказал:
— Герасим, вот, что есть. Ты давай садись к столу и сам посмотри, — и поставил всю коробку на стол.
Герасим обрадовался и деловито приступил к поиску. Он перебирал все эти детальки с таким благостным видом и нежностью, словно совершал медитацию.
Я посмотрел на него и спросил:
— Герасим, а хочешь чаю с печеньем?
Тот отрицательно помотал головой и промычал что-то нечленораздельное, мол, не мешай, отвяжись.
Ну и ладно.
Я обратно влез на кровать и принялся читать книгу. Только-только я дошел до того места, как героя в зашитом саване сбросили в воду, как в дверь опять постучали.
Да что же это такое! Я могу хоть один вечер нормально отдохнуть, а не решать все эти глупые проблемы?!
Я аж взбесился. Дело в том, что есть у меня такая негативная черта: я запойный. Только не к алкоголю запойный. Тут как раз я равнодушен. Нет, могу в хорошей компании и под настроение даже хорошо могу. Но я всегда знаю, когда надо остановиться. Кроме того, чаще всего мне проще отказаться. У меня другой запой. Читательский. Ещё с детства так повелось. Примерно с детсадовского возраста, когда я только-только научился читать, книги стали моим избавлением от серости жизни, от неприятностей и путём в мир фантазий и сказок. И я так увлекался чтением, особенно если в руки попадался какой-нибудь томик, типа о Робинзоне Крузо, о пиратах или о рыцарях, что я тогда не видел больше ничего. Я мог не выучить уроки, мог пропустить школу. И читал до тех пор, пока книга не заканчивалась. Родители со мной воевали по-всякому, и запрещали, и ремня по заднице давали. Не помогало. Это была беда. И только повзрослев, я научился хоть как-то контролировать это. Поэтому во времена бифуркаций, когда у меня были важные проекты, много работы и так далее, я никогда не позволял себе читать. Иначе всё.
А тут я решил немного расслабиться и сел за чтение. А мне уже второй раз стучат и отвлекают. Бесят!
Стук повторился.
Мысленно чертыхнувшись, я пошел открывать.
К моему несказанному удивлению, на пороге стояла… Наденька… смысле Мулина мама.
— Муля! — экспрессивно воскликнула она, практически врываясь в комнату (я еле успел отскочить с её дороги), — объясни мне! Что происходит?
Она буквально упала на стул, заламывая в отчаянии руки:
— Муля! Это катастрофа!