Муравьи революции

Никифоров Петр Михайлович

— Правильно, сейчас надо… а то улизнут, лови их тогда. Ванюхе Егорову надо поручить, он парень смекалистый и ребят себе подберёт.

— Ванюха, ты здеся? — окрикнул старик. У стены поднялся с полу молодой паренёк в чёрном овчинном полушубке и в лохматой чёрной папахе.

— Я здеся, Семён Митрич.

— Ишь, остатки это наши, — проговорил старик, — зелёные ешо, а скоро, говорят, заберут и этих.

— Возьми, сынок, ребят; разыщите урядника, арестуйте… и стражников тоже. По приказу, мол, опчества. Справисся?

—

Справлюсь, — довольным басом прогудел Ванюха. — А куда их потом?

— В волость. В холодную пока.

— Вы от имени революции действуйте, — обратился я к Ванюше.

— Это я знаю… я с ними пойду, — неожиданно заявил сидевший рядом со мной инвалид.

— Вот, вот Прокопий, иди с ними, ты человек бывалый.

— Берданку, Семён Митрич, можно взять? — несмело попросил Ванюха.

— Обязательно надо, — авторитетно заявил инвалид. — Без оружия можем сопротивление встретить, без оружия никак нельзя.

Пошептались с молодёжью, инвалид и Ванюха вместе с ними вышли из «волостного присутствия». Когда шум улёгся, старик вопросительно посмотрел на меня.

— Теперь, товарищи, — продолжал я, — надо отстранить волостного старшину и вообще всех волостных властей, a также сообщить сёлам, чтобы они упразднили своих сельских старост. Если старшина много вам вредил, то и арестовать его. Сегодня же надо выбрать волостной исполнительный комитет, который и должен управлять волостью.

— Так вот, товарищи, как насчёт старшины-то… упразднить его што ли?

— Упразднить! Согласны! Не надо нам больше мироедов!

Поднялся шум. Из толпы кто-то крикнул:

— Торопитесь што-то… без хозяина-то што будет?

— Жалеешь… в холодную его, а не жалеть… да и тебя тоже… одного поля ягода.

— В холодную его, в холодную, — зашумел сход, — пускай клопов-то покормит.

— Чего в холодную, и так не убежит, — раздавались отдельные голоса.

— Знамо не убежит, куда ему — пузо-то какое, едва носит. — Сход дружно захохотал.

— Ай да Спиря! Правильно, пососал мир-то. Тащи его в холодную. Десятских за ним послать. Пусть сидит! — Старик опять махнул рукой, сход затих.

— Софрон, возьми Кирюху, волоките сюда старшину, сход, мол, зовёт.

— Не старшина он теперь, а Тимофей Егоров, без титула он теперь, — выступил опять Спиря, — обыватель он теперь,

— Правильно! Волоки его без титула-то прямо в холодную.

Сход расшумелся, и старик никак не мог установить порядка.

— Передышку, Семён Митрич, дай… духу в присутствии мало… дышать нечем.

Дышать действительно было нечем. Я, уже привыкший за долгие годы к испорченному воздуху, тоже не выдержал и попросил сделать перерыв.

— Ладно. Айда на двор курить! — провозгласил дед, и сход с шумом повалил на улицу.

Во время перерыва ко мне подошёл старший надзиратель централа Сергеев и тихо мне передал: «Вас очень просит начальник зайти в централ, среди уголовных идёт большое

волнение. Кто-то пустил слух, что политические дали приказ гарнизону расстрелять их. Они узнали, что вы ещё не уехали и настояли перед начальником, чтобы он пригласил вас».

Мы сговорились со стариком, что пока я схожу в централ, пусть мужики сговорятся насчёт кандидатур в волостной комитет.

— Мужики раньше часу не сговорятся. Вы сильно не торопитесь, — упреждал меня старик.

Сергеев приехал в пролётке, и мы с ним уехали в централ.

В конторе меня встретил начальник Никитин.

— Какое счастье, что вы не уехали! Кто-то пустил слух, что солдаты будут расстреливать уголовных. Волнуются, никаким успокоениям не верят. Узнали, что вы ещё здесь, потребовали, чтобы я вас обязательно пригласил. Поговорите, пожалуйста, с ними.

В централ я входил безо всякого волнения, входил не как узник, а как человек, имеющий какую-то, хотя и не официальную, но могучую власть. Сергеев услужливо открывал двери. Вызывали с верхнего коридора. Мы поднялись наверх. Я на миг остановился у нашей камеры — мертво. Уголовные столпились у дверей своих камер и кричали:

— Никифоров сюда, сюда идите! — Им уже сообщили, что я пришёл.

— Ну, в чём дело? Зачем меня звали?

— Говорят, что нас солдаты расстреливать будут! — кричали из всех камер.

— Глупости, никто вас пальцем не тронет. Наоборот, начальник головой будет отвечать, если он в отношении заключённых позволит применять какие-либо репрессии.

— Значит, это неправда?

— Вас просто кто-то провоцирует, чтобы вы какую-нибудь глупость выкинули. Надо этого остерегаться.

— Как же с нами теперь будет: амнистию применят к нам или нет?

— Ждать надо. Думаю, что и к вам применят. Мы не боимся вас выпустить: будете мешать — не пощадим.

— Ну, брат, нет… мешать не будем. Сами знаем, что пощады не будет. На войну все пойдём. Вы там хлопочите, чтобы и нас не забыли.

— Похлопочем. Вы только ждите спокойно.

— А наша солдатня нам резню не устроит? — В это время подошёл староста солдатских камер и, здороваясь со мной, ответил уголовным:

— Какой чёрт вас резать будет! Очень вы нам нужны.

— Ну вот, видите. Никто вас резать не собирается. Ждите терпеливо, и вам что-нибудь революция принесёт. Ну, всего вам хорошего.

— До свидания, до свидания. Не забудьте о нас!

Пошли к солдатским камерам. Староста мне сообщил, что получен приказ направить всех солдат в распоряжение иркутского воинского начальника.

— Прокурор сказал, что завтра нас отправит. Солдаты тоже собрались у дверей камер и ждали меня.

— Никифоров, здорова! Завтра едем! — звенели счастливые голоса.

Севастьянов стоял у самой двери, рот до ушей, нос кверху, глаза сияющие. Он радостно сжимал мою руку.

— Ну, что «тип», ожил, говоришь?