На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— О Мой Бог, какое несчастье! — воскликнула потрясенная Кристль. Она весь день провела с Лоттой, никуда дальше своего участка не выходила, потому и не знала многих новостей. Разговор свернул на обсуждение тех потерь, что произошли из-за налета в городке, и Лена со странным щемлением в груди слушала о смертях стариков, женщин и детей, которые случились из-за налета.
Почему никто из тех, кто по-прежнему льет кровь на ее родной земле? Почему в этом списке нет солдат и офицеров? Почему нет сотрудников гестапо? Даже на госпиталь во Фрайтале, где проходили лечение немцы, чтобы потом вернуться на фронт и снова убивать, не попало ни одной бомбы! Не было разрушено ни одного завода недалеко от города! Почему только старики и дети?..
Лена при этом вспомнила погибшую
— Я напишу о Лотте в объявлении в своей газете, — произнесла Лена хрипло, заговорив впервые за вечер в конце ужина к явной радости немцев. — Возможно, у нее где-то есть тетя или бабушка, которая будет рада узнать, что Лотта жива. Она не должна остаться одна!
— Хорошая идея! — улыбнулся Людо. — Мы пока не можем зарегистрировать ее как иждивенца, у нас нет бумаг на нее. Но я буду работать, как и Лена. И у нас будет урожай с огорода. Как-нибудь выкрутимся. Жаль, не будет аптеки…
Его голос прервался, и Кристль поспешила встать из-за стола, чтобы обнять мужа. Он отдал этой аптеке столько лет и столько сил, так любил помогать людям и смешивать для них микстуры и давать советы по лечению. У него даже сейчас, во время военного дефицита, стояла банка с кристаллизованным сахаром на палочке для детишек, заходивших в аптеку с матерями. И вот дела жизни Людо не стало…
— Что толку горевать? — отстранился от жены спустя минуту немец. — Нужно жить дальше. Нам предстоит много работы. Завтра снимут оцепление с разрушенных лавок и других зданий мелкого бизнеса, потому нужно будет начать разбор завалов и собрать то, что осталось. Если, конечно, что-то осталось…
Следующим днем была как раз суббота, короткий рабочий день. Решили начинать сразу после того, как Лена приедет из Дрездена. Тем более, она не была привязана к общественному транспорту, наотрез отказавшись ехать поездом на работу. Ей казалось, что она уже пришла в себя и может обойтись без успокоительного, потому вполне может поехать на работу на велосипеде.
Руины аптеки разбирали все выходные. И Лена даже была благодарна этому тяжелому труду за то, что не было даже минуты подумать о чем-то ином, кроме работы. Собирали в тачку все, что можно было еще использовать, и что уцелело каким-то чудом при налете и последующем обрушении крыши и стен, и отвозили в тачке на Егерштрассе. Вокруг точно также суетились на разборе завалов другие владельцы лавок в центре городка, тоже в одночасье лишившиеся своего бизнеса и источника существования. Только ратуше повезло устоять после налета, и сейчас судьба словно издевалась над людьми, копошащимися в развалинах, громко хлопая на ветру ярко-красным полотнищем со свастикой на стене.
В аптеке уцелело немногое. В основном картотека рецептур, которую собирали на протяжении нескольких десятков лет еще прародители Мардерблатов, весы с гирьками, тяжелый сейф, в котором хранили «особые средства» по словам Людо, и часть ящиков с лекарствами. Все это заняло две длинные полки в подвале.
— А прежде занимало почти весь склад, — усмехнулся грустно Людо, когда наконец закончили работы, и Кристль в знак поддержки взяла его ладонь в свою руку. Лена видела со своего места на последней ступени лестницы, насколько потерянным он вдруг стал в эти минуты.
— Многие подходили за эти два дня. Говорят, что не хотят ездить в Дрезден, что привыкли ко мне и к аптеке. Будем помогать им из того, что осталось, верно? Не смогу я быть только почтальоном, привык уже к другому — помогать людям привык. Мы справимся и с этим, Кристль, да? Мы не лишились крова, как те, кто жил в центре города. И мы живы и здоровы, — он помолчал немного, а потом продолжил, переходя к другим домашним делам. — Как Лотта? Она так и не заговорила?
К общему сожалению, последние три дня, прошедшие после налета, ничего
Правда, это мало что давало. Как можно было легко и сразу найти родных «девочки Лотты [146] из Берлина» с именем матери «Труди» [147] и отца «Гери» [148] ? Да еще в конце 1944 года, когда в водовороте бомбардировок и бесконечном потоке беженцев терялись целые семьи? Первые недели Лена каждые три дня размещала объявление о поиске родных девочки. Но все было безуспешно, ответа не приходило — только зря тратила часть своих скудных доходов, которые по-хорошему нужно было беречь после потери аптеки Гизбрехтами. Каждую ночь, когда Лотта засыпала рядом с ней в постели, ухватившись пальчиками за край рукава ее вязаной кофты, Лена думала о том, что где-то могут быть ее родные. А семья — это самое важное в жизни, самое нужное и самое целительное. Быть может, тогда Лотте станет легче пережить потерю матери рядом с близкими, быть может, когда-нибудь она заговорит снова или даже засмеется. Быть может, ее жизнь хотя бы немножко станет похожей на ту, прежнюю. Поэтому-то так и набирала упрямо текст объявления, стараясь не думать о его цене: «Девочка Лотта из Берлина, блондинка, глаза серые, на вид 5–6 лет, ищет своих родных по матери Труди и по отцу Гери, потерявшись во время налета на станцию Фрайталь, предместье Дрездена. Девочку можно найти по адресу: Егерштрассе, 12, Фрайталь. Спросить чету Гизбрехт или фройлян Хелену Хертц»
146
Сокращенное от Шарлотты или Лизелотты.
147
Сокращенное от имен Труде, Гертруда, Ортруд, Этельтруд, Хильтруда, Вильтруд.
148
Сокращенное от имен Герхард, Гефрид, Гереон, Гернот.
Иногда Лена слушала сопение девочки, лежащей рядом с ней, и закрывала глаза, чтобы представить совсем другую комнату и вообразить рядом с собой совсем другую девочку.
Люше было бы уже девять лет. У нее бы уже начала исчезать детская пухлость с щек. Она бы скорее всего стала вытягиваться в рост, ведь и Коля, и его жена были высокими, не то, что низенькая Лена или мама. Она бы уже стояла на пороге перехода совсем в другой этап своей жизни. Какой бы стала ее маленькая «почемучка» Люша? Рассудительной и серьезной пионеркой? Или наоборот — душой дворовой компании и заводилой всех местных проказ?
А иногда разглядывая личико Лотты в тусклом свете керосиновой лампы, которую зажигали каждую ночь специально для малышки, до истерики боявшейся темноты, Лена думала о том, что у нее могла быть такая же белокурая и светлоглазая девочка. Если бы у нее родился ребенок. Если бы тогда, в Орт-ауф-Заале, она приняла решение уехать в Швейцарию, оставляя прошлое навсегда позади.
Как и надежду когда-нибудь снова увидеть брата и тетю.
Кто бы заверил ее сейчас, что она не совершила тогда ошибки, отказавшись от бегства в Швейцарию по фальшивым бумагам? Быть может, тогда Лене бы стало хотя бы чуточку легче, когда она вдыхала со странным замиранием сердца запах детской кожи лежащей рядом Лотты. Быть может, ей было бы гораздо легче пережить гибель Рихарда, когда рядом с ней остался бы его ребенок, а не больно сосущая изнутри пустота.