На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Лене улыбнулась удача в майских изданиях 1944 года, когда она спустя неделю безуспешных поисков едва не пала духом. Дни проходили за днями. Марки за размещение объявлений о розыске родных Лотты утекали сквозь пальцы, как и свободное время дневного перерыва, которое она проводила в архиве. Лена перестала обедать, отчего похудела еще больше, и пришлось не застегивать юбки Эдны на пуговицы, а закалывать на булавку, чтобы те не болтались на узкой талии.
— Ты изводишь себя! — сетовала Кристль, качая головой, когда отмечала болезненный вид Лены. А Людо не нравился румянец от жара нетерпения наконец-то получить ответы на один из самых важных для нее ответов, пока не стало слишком поздно. Немец даже однажды подверг ее осмотру, заподозрив, что она могла заразиться туберкулезом, вспышка которого недавно прокатилась по Дрездену из-за болезней расположенных
Уничтожить источник заразы. Именно эта фраза звучала все чаще и чаще тогда, когда началась холодная осень 1944 года, когда дожди зарядили стеной, наполняя дома сыростью и уничтожая и без того скудный урожай на грядках в пригородах. Словно не о людях вовсе говорили, а о том, чтобы забить неугодную больше рабочую скотину. Лена тогда старалась не думать об этом, заставляя сосредоточиться на своих розысках. Иначе бы она точно сорвалась в истерику по малейшему поводу, настолько были напряжены нервы из-за последних событий.
Все вздохнули с явным облегчением, когда Людо не подтвердил свои опасения. Не хватало только этой ужасной болезни при всех тех неудачах, что буквально сыпались на головы обитателям дома в конце Егерштрассе. Но все-таки организм Лены не выдержал. Ее свалила простуда после очередной работы в огороде под промозглым дождем. Или это случилось после очередного сбора веток в лесу, которые после просушки в сарае могли пойти на отопление дома или в жерло кухонной печи.
В больном колене Людо обострился артрит, мешая развозить почту по улицам городка на велосипеде. Если бы он не смог бы крутить педали или ходить, выполняя свои обязанности, его ждало бы распределение на военный завод. И все в доме понимали, что едва ли пожилой немец выдержит такой труд. А у Кристль было больное сердце, и любая болезнь могла нанести непоправимый урон. Поэтому именно Лена вызвалась собирать хворост или выкапывать картофель и выдергивать репу и морковь, пока дождь не превратил их маленький урожай в гнилье, угрожая лишить пропитания зимой. Вместе с ней ковырялась в земле маленькая Лотта, наотрез отказавшаяся уходить в дом от Лены и желавшая помогать девушка изо всех своих силенок. Ей соорудили из куска брезента что-то наподобие плаща с капюшоном, и девочка словно в маленьком шатре сидела на корточках и собирала картофель в корзину, когда Лена выворачивала вилами корневище с клубнями. Те сентябрьские дни слились практически в одну бесконечную сырость дождя и серость, полную тревожных мыслей из-за молчания «Свободной Германии» о продвижении Красной Армии, похвальбы немцев о постепенном подавлении восстания в Варшаве, безуспешности розысков, а также невероятной физической усталости и боли в руках и спине, которую уже не так страшно было сорвать, как когда-то.
Все боялись, что заболеет маленькая Лотта, молчаливой тенью следующая за Леной везде, когда та приезжала с работы в Дрездене. Или Кристль, которая ходила за хворостом вместе с Леной пару раз. Или Людо, который даже под дождем каждый день развозил почту, всякий раз поражаясь количеству извещений о гибели. Но простуда свалила именно Лену. Единственную из всех обитателей дома на Егерштрассе.
— Неудивительно, — ворчал недовольно Людо, когда укладывал на спине девушки обжигающие горячие листы бумаги, вымоченные в горчичном порошке, оставив один для своего больного колена. Он занял место Лены в огороде, где работал последние два дня схватившись за вилы и корзину, и теперь с трудом передвигался по дому.
— Неудивительно, слышишь? Не нужно было слушать тебя и позволить работать одной. Даже Лотта была рядом, эта девочка, а я, мужчина, не мог… Ты загонишь себя, как загоняют лошадь в поле, Лена. Ты большая умница. Ты очень сильная. Никогда прежде я не встречал женщины сильнее, чем моя Кристль, а уж та способна на многое, поверь мне! Но ты слабее конституцией, пусть у тебя и сильное сердце, а ведь иногда та не выдерживает силы такого духа, что у тебя. Сейчас сложное время. Не надо взваливать на себя больше ноши. Я знаю, что ты ищешь своего летчика в надежде, что он все-таки каким-то чудом выжил. Кристль мне рассказала все. Позволь Ильзе помочь тебе. У нее столько знакомых…
Да, у Ильзе знакомых было немало, Людо был прав. И поиск завершился бы гораздо быстрее, если бы Лена обратилась к ней. И Лена и сама когда-то в начале поисков думала об этом, а после долгих раздумий отвергла
— Осторожнее с надеждами, Лена, — предупредил Людо, когда понял, что не сумел переубедить ее. — Именно в надеждах мы черпаем силы идти дальше, когда не знаем, что там впереди, не видим. Словно в повязке на глазах. Надежды питают в нас видимость знания, что этот путь вслепую приведет нас к тому, к чему мы так жадно стремимся. И действительно, кто-то проходит этот путь до самого конца и получает награду по его окончании. А кто-то подходит вслепую к самому обрыву, влекомый опасным обманом, который движет сердцем, и летит вниз, разбиваясь в итоге.
— Именно поэтому ты не веришь, что Пауль еще жив? — осмелилась спросить Лена, завороженная этим открытым и честным разговором, в котором Людо впервые настолько открылся ей.
— Кто-то должен снять повязку с глаз и держать за руку слепцов, чтобы они не упали в пропасть и не разбились вместе со своей обманчивой верой, — горько усмехнулся немец. И снова замкнулся в себе, превратился в привычного Лене хмурого и отстраненного, когда заявил, что пора уже снимать горчичные листы с ее спины, иначе «будет ой как худо».
Затянувшаяся на пару недель болезнь обернулась настоящим благом для девушки, как оказалось со временем. Лена пропустила свое последнее собрание «Веры и Красоты», на котором торжественно провожали девушек в их новый статус гражданок рейха — вступление в партию. А потом и вовсе осмелела настолько, что не подала документы для приема, не получила значок и партийную книжку, как остальные одногруппницы. К ее счастью, настало уже совсем другое время. Сентябрь 1944 года показал, что в Германии были дела немного важнее, чем ловить увильнувших от вступления в партию. Не было ни сил, ни средств для этого. Красная Армия освободила совместно с местными партизанами Румынию и Болгарию, а к концу месяца подошла к границам Венгрии, Чехии и Югославии. Финляндия, видя сложившее положение дел на фронте в Прибалтике и в западных республиках СССР, поспешила выйти из союза с нацистами и даже объявила им войну, заключив спешно мир с бывшими противниками — странами-союзников. Немцы потеряли большую часть Франции [151] , а в начале октября рейху пришлось покинуть и Грецию. И пусть это отступление называли «тактическим», пусть по радио торжественно повторяли, что рейх начал использовать свое «невероятное оружие» против Британии [152] , а значит, скоро будет очередной перелом, но в пользу немцев. Становилось ясно, что война все же близится к концу, к такому долгожданному и желанному.
151
В июне 1944 г. англо-американские войска высадились в Нормандии и южной Франции. В самой Франции отряды «Французских внутренних сил» численностью до 500 тысяч человек еще до высадки союзников развернули вооруженное восстание против оккупантов. Бойцы Сопротивления освободили к августу 1944 г. более 60 департаментов страны. С 18 по 25 августа восставшими был освобожден и Париж. К декабрю 1944 г. практически вся Франция, большая часть Бельгии и часть южных Нидерландов освобождены от немцев.
152
В начале сентября 1944 г. Германия начала обстрелы Англии баллистическими ракетами «Фау-2».
И именно в эти дни, едва только вернувшись после болезни к работе в заметно опустевшей редакции, Лена наконец-то нашла Рихарда. Не только в газетных листках, которые уже подшили в папках с надписью «Март 1944» на боковине, которые она листала в свой обеденный перерыв в архиве редакции. Она бы определенно пропустила эту фотографию и статью, потому что старалась быстро пролистывать те страницы, где замечала изображение фюрера. Но каким-то чудом зацепилась взглядом и вернулась назад к этой заметке на половину газетной полосы о торжественном ужине, который давала нацистская верхушка в зале берлинского отеля «Адлон», весной 1944 года еще не превращенный в госпиталь для солдат вермахта.