На развалинах Мира
Шрифт:
Я присел на край ее кровати — Ната молча протянула ко мне тоненькую, ослабевшую руку.
— Спасибо тебе.
— Ты хотела умереть? Ты так меня боишься?
Ната чуть сжала мне пальцы в своей ладошке.
— Не хотела. Так получилось. Я… ты мучаешься. А я не могу — сама.
Добровольно. Вот и…
— Тебя так пугает постель со мной, что ты решила пересилить этот страх ромом?
Ната отвернулась. Рука ее ослабла полностью.
— Ты ничего не понимаешь… Не могу я. Не могу.
Я повел плечами.
— Не можешь — не надо. Никто тебя не принуждает. И забудь об этом.
Я
— Посиди со мной…
— А ты хочешь?
— Почему ты это не сделал?
Я на секунду растерялся. Но прямой вопрос требовал честного ответа…
— Ну, знаешь… Все-таки, это не как яблоко — надкусил и выбросил. Хотя, бывало всякое. Я не могу так — в ускоренном темпе.
— Ты романтик… Обязательно ужин при свечах, музыка для души и чистая постель с лепестками роз. Так ведь только в романах бывает, а наяву — чаще грязные простыни, заплеванный пол и небритые рожи с перегаром и запахом табака изо рта.
— Вообще-то, меня подобное не прельщает. И, если, как ты говоришь — на немытых полах — то это случай не про меня. Да и противно, наверное, на грязной простыне.
— Эстет! — она слабо рассмеялась.
— В этом, тоже есть своя красота. Какой может быть — если откровенно — секс, в мусорной куче? Пусть, все мрачно и сурово. Но зачем воспринимать жизнь только в мрачных тонах? И что плохого в интиме, на чистой потели?
— Ты любил свою жену?
Я глухо выдохнул.
— Да.
— Вот видишь… Как я тебя поймала. Любил. А мог бы сказать — люблю! А какая она была?
Я пожал плечами — как это объяснить?
— Моложе меня… Добрая, умная. А любил я сказал потому, что… это почти реальность. Я вынужден признавать то, что она могла погибнуть — как миллионы прочих людей во всем мире.
— Красивая?
— Да. По крайней мере — была в молодости. Конечно, с возрастом изменилась
— но так со всеми происходит. Так ведь красота женщины — это хоть и многое, но не главное.
— А ты бы хотел, чтобы она всегда оставалось молодой и красивой?
— А кто бы из мужей не хотел такого для своей жены? Разумеется… Когда ты идешь к своим друзьям, или, просто по улице — то хочется, чтобы с тобой рядом шла привлекательная женщина, обращающая на себя внимание других мужчин. Это эгоизм собственника, но что в этом плохого? И — совсем иное — когда люди видят, что она, как говорят — обабилась. Стала толстой, с узлами на ногах, с шаркающей походкой, без интереса и жизни в глазах.
Тогда мужчина предпочитает ходить один…
— Я поняла. Ты все таки ее любил… любишь, извини. Но она перестала тебе нравиться — как женщина.
— Я вот этого я не говорил.
Ната кивнула.
— Говорил. Только что. И не надо меня уверять, будто ты имел в виду всех, в общем смысле. Я прекрасно разбираюсь в твоей интонации — ты сказал именно то, что хотел сказать.
— Нет, Ната. Не ищи в моих словах, какого то скрытого смысла. Моя жена не дошла до такого состояния — по крайней мере, внимание на нее еще обращают.
Обращали… Может, мне что-то не нравилось — но не настолько.
Девушка попыталась приподняться. Я поддержал ее за плечи, положив подушку повыше.
— Тебе нравились тоненькие и
— Почему — нравились? И сейчас нравятся. Времена Рубенса прошли — этот эталон уже давно не в моде. Да и как можно было восторгаться массивными телесами и необъятным задом — извини за прямоту — я не представляю? Хотя, может кому и нравилось…
— А тебе приходилось иметь дело с такими?
— Тебе это интересно? Ну, бывало… Но я остался не в восторге. Почти так же муторно, как с проституткой.
При этих словах Ната слегка вздернулась, и я умолк, выжидая, что она мне ответит.
— Значит, ты тоже спал с проститутками… А мне показалось… И что, судя по твоему тону — это так тошно?
— Не то, что бы очень… Хотя — да. Я всего один раз имел такой опыт — и больше не пытался повторить. Такое ощущение, что перед тобой заведенная машина — только говорящая. То, что она на работе — заметно даже с закрытыми глазами. Есть отведенное время — есть клиент — успей обслужить — пошел вон! Примерно так! Я ничего не испытывал — наоборот, от сознания того, что она делает это за деньги, у меня все опустилось.
— И ты ушел?
— Нет. Она кое-как настроила меня на боевой лад — все-таки, уплачено… Ну и я, соответственно, тоже, кое-как, выполнил то, что требовалось. Но удовольствия не получил никакого. Так что, от постели со шлюхами, не вижу толка. Каждая из них будет думать только о том, чтобы поскорее вылезти из-под одного и забраться под другого. Время — деньги. Вот и все чувства.
Это убивает желание.
— На то они и шлюхи…
Ната, как-то отрешенно смотрела в сторону. Она вытерла пот с лица — вроде, как слезу смахнула…
— Ты больше не хочешь спрашивать? Тогда давай спать.
— А…? Что-то голова снова заболела… Ладно, с проститутками все понятно. Но почему ты так настроен против полных — что, и эти женщины настолько неприятны в постели?
— Ну, не столь категорично… Смотря, какая полнота. И, я ведь не могу отвечать за всех. Кому как. Некоторым, наоборот, нравится. Но мне, видимо, просто не повезло. Ощущение было… я просто не знаю, как тебе это передать. Скажем — желание, при виде подобного обнаженного тела, пропадает напрочь.
— Ты страшный человек… — Ната тихо, без эмоций посмотрела мне в глаза.
–
Ты можешь так словом унизить женщину… Это даже больнее, чем если бы ты ее ударил. А ты не думал о том, что прежде чем стать такой, она могла всю свою молодость и красоту, стройность и грацию отдать любимому человеку? И именно из-за него стать такой, как ты описываешь? После родов, например.
— Думаю. Потому и не настроен так уж агрессивно, как тебе кажется. Но я помню и о том, что свою молодость, кстати, отдает и другая сторона. И тоже, надо заметить, по любви. И эта сторона вовсе не хочет видеть своих избранниц в таком свете — если только это не любители пышных форм. Что, не нравится? Не тебе одной… А ты подумай — как должно было бы быть противно, мужчинам, тем, которым приходится жить вместе с такими? И, ведь никуда не денешься — годы. Вот скажи, почему, когда женщина, добившись своего — выскочив замуж — начинает считать, что все основное ею уже сделано? И все… Раз за разом, бывшие бабочки совершают обратный процесс