На развалинах Мира
Шрифт:
Решившись, или, вернее, даже не подумав о последствиях, я стал спускаться к кромке берега. Я съехал на пятой точке — не удержалась нога, и упал на скользкую поверхность склона. Крутизна не позволяла мне замедлить падение — и в итоге, теряя свои вещи — мешок и топор, упал плашмя лицом в грязь.
Это отрезвило меня — ныли ушибленные при падении бока, саднила кожа, разодранная о какую-то корягу, выступающую из-под земли и едва не выбившую мне глаз. Я встал, кое-как привел себя в порядок и умылся из ближайшей лужи, коих было немало на дне. Вода хоть и ушла, но оно не было сплошь сухим — постоянные дожди наполняли все впадины мутной жидкостью состоящей из ила, песка и тины. Уже жалея о своем решении спуститься, я стал искать место, где мог бы без ущерба, для и без того грязной одежды, подняться наверх. И снова — не столько слухом, сколько всей кожей — замер,
Сделав первый шаг, я с опаской остановился — мне казалось, что я сильно рискую, пытаясь перейти по дну реки на ту сторону. Оно очень сильно напоминало болото, с той лишь разницей, что вокруг не было растений или травы. Зато хватало грязевых затонов и просто заиленных участков — нога сразу вязла в нем и с трудом выдиралась наружу. Дно не промерзало, как многочисленные лужи в городе — видимо, оттого, что где-то под ним, грело подземное тепло. Несколько фонтанчиков, из которых со свистом и шумом вырывался кипяток, говорили об этом. Я дотронулся до одного — вода была очень горячей, и мне пришлось сразу отдернуть ее обратно.
Разглядывать дно было особенно некогда — я стремился туда, где слышал вой.
По пути пришлось подобрать длинный шест — без него переправа была бы гораздо труднее. Пользуясь им, я благополучно пересек дно, и только в паре мест, соскользнувшая с влажного валуна, нога угодила в яму, наполненную водой. А другой раз наступил на осколок бутылки и едва не располосовал себе стопу.
Наконец, река осталась позади. Я устало вскарабкался на противоположный берег и, отдохнув пару минут, устремился вдоль береговой полосы к поселку.
Здесь почему-то было темнее, чем на моей стороне — я мог различать местность перед собой на расстоянии не более пятисот-шестисот метров.
Дальше все сливалось в темноте. К этому невозможно было привыкнуть — знать, что по времени положено быть дню, а глазами фиксировать постоянную ночь… Я крепче сжал в руках шест — мне не хотелось быть застигнутым врасплох тем, кто мог издавать эти звуки…
Вскоре я подошел к развалинам строений. Очевидно, это были остатки речного порта, возможно, грузового. Была различима рухнувшая пристань и пара судов возле нее, осевших на бок и увязших в иле. Так же, упавший портальный кран больших размеров — он при падении рухнул на крышу трехэтажного дома и пробил ее насквозь. Все, что не истребило землетрясение, довершил пожар, уничтоживший все остальное. А пронесшаяся волна, которая вырвалась из водохранилища, сравняла с землей и те жалкие остатки, которые выдержали толчки и огонь.
Я приблизился к покосившемуся забору — он был выложен из бетонных плит и во многих местах пошел трещинами и проломанными дырами. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, войти, как положено — через ворота или двери, я направился вдоль забора и очень быстро наткнулся на то, что искал
— сорванные железные двери, уже почти неразличимые из-под нанесенного водой песка и падающего сверху пепла. Это был вход в порт — но от самого порта уже ничего не осталось. Он был разрушен до основания, и то, что издали, мне показалось строениями, оказалось такими же холмами, каких было предостаточно и в городе. Жить здесь было нельзя. Но я помнил о вое, или о чем-то, очень на него похожем. И, что бы это ни оказалось, я хотел выяснить — что? Решив обойти всю территорию, я пересек двор и вышел к громадному баку — видимо, там хранилось топливо для автомашин. Он полностью прогорел, а по рваным краям я догадался, что перед этим бак взорвался. Всем, кто находился здесь в тот момент, пришлось несладко — впрочем, как и всем повсюду. Было очень тихо… Но, откуда, в таком случае, до меня донесся этот вой? Или же, это просто злая шутка — в виде осколка бутылки, случайно повернутой боком к ветру, и потому издающей такие заунывные звуки? Мне и самому приходилось подобным образом пугать в детстве соседей — до тех пор, пока они не нашли бутылку на чердаке и не сбросили ее в мусор. Однако ветер дул, хоть и с перерывами, практически всегда с одинаковой силой — если это он виновник, то звуки должны были бы повториться. Мое предчувствие говорило мне, здесь
Обыскав весь порт, я решил выйти с его территории — укрыться здесь было уже негде. Как ни обидно, но приходилось признавать, что звуки, принятые мною за живые, все-таки мне показались. И я напрасно прислушивался, стараясь уловить в дуновении ветра завывания неведомого мне зверя, или стоны человека…
Я находился возле забора. Здесь он сохранился чуть лучше, чем там, где я вошел в порт. Он тянулся довольно далеко, и я стал идти вдоль него, собираясь вернуться в порт, а потом направиться к переправе. И тут…
Жуткий, громкий и страшный рев — иначе не назвать — пронесся над развалинами, сразу заставив меня замереть и вздрогнуть от ужаса… Это было так дико и необъяснимо, что на какое-то время я потерял способность что-либо понимать. Только сейчас до меня дошло, как необдуманно я поступил. Еще неизвестно, чего можно было ждать от встречи с живым существом, способным издавать такой рык. И, скорее всего, несмотря на пугающее одиночество, оно было менее пугающим, нежели встреча с чем-то живым, и, скорее всего, опасным. Я обвел глазами развалины и, не найдя ничего, взобрался, по возможности осторожно и тихо, на вершину холма, возникшего на месте когда-то жилого дома. Мглистый свет не давал возможности рассмотреть окрестности толком, и я притих, прислушиваясь, не проявит ли себя обладатель этого голоса еще раз. Я был уверен, что мне не послышалось. Пришлось простоять на вершине несколько долгих минут, прежде чем тоскливый вой не пронесся над развалинами вновь. Его отголоски еще затихали вдали, а я быстро спускался вниз, на сторону противоположную той, откуда поднялся. Я ничего не увидел, но определил источник звука точно. В этом не было ничего сложного — при той тишине, которая царила вокруг, мой слух обострился до предела, и я улавливал малейший шорох. Я не увидел ничего, но по уху словно резануло скрежетание когтей по жести, возможно, останкам бывшей автомашины. Оно донеслось оттуда, где я проходил только что, и меня это сильно встревожило. Не было никаких сомнений в том, что это зверь, и, судя по мощи и силе воя, весьма крупный. К тому же, насколько всем известно, выть умеют только хищники. Я стрельнул глазами по сторонам и остановился на куске водопроводной трубы, торчавшей из завала.
После нескольких отчаянных попыток ее выдернуть, та поддалась и у меня в руках оказалась слегка изогнутая и расплющенная на конце железка, немногим больше моего роста. Кто бы он ни был, этот зверь — он шел по моему следу, и он меня найдет. Вопрос состоял в том, какой окажется эта встреча? Я оглядывался, отыскивая подходящее место, и вскоре его нашел. Эта была своеобразная ниша, образованная раздавленным автобусом и горой земли.
Получалось так, что у меня оставался свободный выход через окно автобуса, если мне понадобится удирать, а зверь будет вынужден напасть только со стороны прохода, ведущего внутрь. Создать преграду было не сложно — я поставил свой шест и трубу крест — накрест и стал швырять в кучу все, что попадалось под руки, ни сколько не заботясь о создаваемом грохоте и шуме.
Теперь я клял себя за чрезмерное любопытство — не будь его, я бы не попал в столь удручающую переделку. С плеча полетел мешок, а потом и куртка — если уж придется сражаться, то пусть на мне будет как можно меньше лишних вещей, стесняющих движения. Закончив приготовления к схватке, я прислушался — зверь, кто бы это ни был — не подавал никаких признаков жизни. А ведь не услышать меня он не мог! Кровь хлынула по моим венам — я готовился к схватке, избежать которой было уже нельзя! Никогда раньше мне не приходилось участвовать в бою — ни с человеком, ни со зверем. И, тем более — убивать! Судорожно сжимая в руках рукоять топора, я с трудом представлял себе, как буду вонзать тяжелую сталь в чье-то живое тело… и это, вместо того, чтобы найти друга, которого я так давно искал.
Послышался шорох — я обернулся. Чья-то когтистая лапа — мне показалось сперва, что она размером с лапу льва, царапнула по обшивке автобуса, оставив на ней продолговатые следы от когтей. Закричав, я вскочил с колен и сильно ударился головой. От этого удара я прикусил язык и взвыл не хуже самого зверя — ответом мне было могучее рычание, от которого у меня по телу холодной волной пронесся ужас. Я мгновенно понял, что означает выражение — волосы встают дыбом! Еще один страшный рев, многократно усиленный эхом — и я, не выдержав, сделал непростительную глупость — выскочил из автобуса и бросился бежать, позабыв о том, что собирался оказать сопротивление обладателю этой глотки, кем бы он ни был…