На развалинах Мира
Шрифт:
Вокруг все полностью прояснилось. Ната все еще не пришла в себя, и я решил сделать остановку. Как бы она не была легка — но вряд ли девушка могла весить менее сорока килограмм. А прыгать с таким грузом с камня на камень часами — не всякий спортсмен выдержит такие нагрузки. Я присел, посадил ее на колени и стал слегка поглаживать по волосам, надеясь, что это поможет ей быстрее очнуться. Постепенно ее дыхание совсем выровнялось, веки вздрогнули, и она раскрыла глаза.
— Где я?
— Все в порядке. Ты — со мной. Мы живы. И ты, и я, и собака.
— Уже лучше… Намучаешься ты со мной, Дар. Я — больная женщина…
Я слегка усмехнулся.
— Это пройдет, Ната. Это, всего лишь испуг — не более. И… я ведь тоже испугался. Так что, не кори себя ни в чем. Если сравнивать — ты очень смелая девочка. Не каждый мог бы, так вот, в одиночку, на острове…
Она через силу улыбнулась.
— Я постараюсь больше не падать в обморок.
— Ничего. Не нужно стараться — это нормально. Если уж мужчины впадают в истерику, то вам, по всей вашей женской природе, положено это делать.
— То девочка… — она еще раз улыбнулась. — То женщина… Кто я для тебя, скажи мне честно?
Я отвел глаза в сторону.
— А это важно? Ты — Ната. Наточка… И все. Этим все сказано.
Она молча уткнулась мне в грудь, стиснула пальцы на моей спине — ее сотрясала дрожь…
— Спасибо тебе… Зато, что ты есть.
— Глупости…
Я вновь поднял ее на руки. Дрова были позабыты — мне хотелось нести ее на руках, хоть до самого края города… Мы не стали возвращаться назад — это было далеко, и у нас уже не оставалось для этого ни желания, ни сил. Кроме того, я не хотел подвергаться, еще какому ни будь, испытанию, полагая, что на один день их более чем достаточно. Но мы ошиблись — настоящие испытания ожидали нас дома.
Ночью нас разбудил протяжный скулеж, временами переходящий в жалобные завывания. Мы, не сговариваясь, подошли к тому месту, которое я в свое время отвел для лежанки щенка. С Угаром творилось что-то странное… Пес весь извивался на подстилке, по его телу пробегали конвульсии, а на морде появлялся широкий оскал. Глаза щенка закатились, пугая нас белыми белками…
— Он болен? — Ната спросила меня шепотом. Я так же тихо ей ответил:
— Не знаю… Вроде, нет… И ел все обычное, что и мы.
По волнистой шкуре словно прошла рябь, сразу напомнив мне ту страшную волну, до основания разрушившую весь известный нам прежде, мир… Шкура, будто жила сама по себе, отслаиваясь от мяса и костей. Угар громко взвыл.
— Я боюсь! — Ната вскрикнула и прижалась ко мне. У меня сжало сердце — так беззащитно и трогательно было ее движение. Исходящее от девушки тепло на несколько секунд заслонило от меня все происходящее — я вдыхал запах ее чистого тела и волос, которыми она меня касалась… Ната быстро опомнилась и слегка отстранилась.
— Он растет… — она указала на щенка, сама, покрывшись краской смущения.
Я перевел глаза — Угар, действительно, менялся на глазах. Он дергался, визжал, пытался лаять, но из его горла
— Он превращается в чудовище!
— Оружие! Быстрее!
Я кинулся к топору, а Ната, споткнувшись, упала на бетонный пол и сильно ударилась. Но, не заметив в этот момент боли, она сразу вскочила и ухватилась за нож, лежавший на столе.
Угар снова взвыл и попытался подняться. Его лапы сразу разъехались в разные стороны, и он опять опустился на подстилку. Я заметил, что она подозрительно уменьшилась, а потом понял, что дело не в ней — щенок на наших глазах раздувался в размерах, принимая формы взрослой собаки. На шее пса затрещал ошейник, который на него нацепила Ната, он сдавливал горло
Угара, и у того стали закатываться глаза от удушья. Но ремешок не выдержал, и через несколько мгновений лопнул, упав к ногам пса.
Потрясенные, мы молча смотрели на него с разных концов комнаты. Угар заскулил басом и попытался подползти ко мне. Я размахнулся для удара.
Ната, оцепенело стоявшая до той поры, закричала:
— Нет! Не надо!
Она храбро бросилась вперед и, опустившись на колени, обняла пса за голову. Щенок высунул широкий, багрово-красный язык и лизнул ее руку. Он уронил морду на ее колени и затих, временами сотрясаясь и подергиваясь, то одной, то другой частью своего тела.
— Он не монстр… Он хороший, правда! Он наш, наш щенок — ведь так,
Угарушка?
Пес тяжело дышал и смотрел на Нату каким-то странным взглядом. Я сглотнул и опустил топор вниз. Угар, увеличившись в размерах, остался псом, каким мы и привыкли его видеть, и только необычный, моментальный рост, заставлял думать о том, что с ним произошло что-то, не поддающееся нашему знанию…
Ната погладила его по голове.
— Как он вырос… Эта порода, такая и должна быть, да?
— Вроде… Но, если это щенок, то, что будет, когда он на самом деле, повзрослеет?
Я тоже опустился на колени и прикоснулся к Угару. Пес повернул свою лобастую голову ко мне и вперил в меня свои глаза. Мне стало не по себе…
— Что с тобой произошло, кучерявый ты наш?
Он моргнул. Я, продолжая на него смотреть, продолжил:
— В первые дни, еще до тебя… Я один раз видел жуткие вещи. У меня на глазах, из человека, получилась какая-то полуобезьяна, полуволк…
Оборотень, одним словом. Я тогда испугаться просто не успел, только потом, когда вспомнил, подумал, что мне померещилось. Я сам тогда… плохо, что понимал. А когда бродил по городу, нашел труп зверя — его шарахнуло балкой по голове и он уже был мертв, когда я его увидел. Он очень походил на того, от которого мы с тобой убегали внизу. Но это все были люди…