На развалинах мира
Шрифт:
– Не седой он. Серый…- Элина, слушавшая нас молча, прилегла на мою грудь и принялась целовать мои соски. Волна возбуждения начала заполнять моё тело сверху до низу, а обе девушки, заметив действие поцелуев, прекратили смеяться и уже окончательно меня раздели. Вскоре мы сплелись в один клубок… Через полчаса, может больше, я устало откинулся на постель. Ната, довольная и счастливая, легла рядом на плечо.
– Так хорошо…
– И мне! – Элина примостилась рядом. Элина и Ната без стеснения лежали возле меня. Мы предавались ласкам, уже не боясь света, который на первых порах старались всё же приглушать – все испытывали некоторый дискомфорт. Но, после переселения в форт и всех последующих событий, и я, и девушки стали меньше стесняться друг друга. Возможно, сыграло и то, что с наступлением сильного тепла мы и так ходили, чуть ли не обнаженными. Носить
В бане побывали все, даже Ульдэ, которая как раз появилась из одной из своих постоянных отлучек. Девушка помогала нам по собственной воле. Я почти не видел её – она почему-то избегала встреч со мной. В форт она так окончательно и не переселилась, и ее дом часто пустовал. Охотница вела замкнутый образ жизни, никто ни разу не видел её, с кем ни будь, из мужчин. Но она и не могла рассчитывать на особое внимание к себе – девушка не отличалась большой красотой. Кроме того, ее специфическая внешность, очень далёкая от европейской, почему-то отталкивала многих… Сова немного рассказал нам о ней. По его словам, девушка всю жизнь прожила в таежной глухомани и с цивилизацией столкнулась буквально в последние дни, перед Катастрофой. Она, по-настоящему, была дикаркой – такой, как если бы вела жизнь по подобию своих предков, живущих в лесах за тысячи лет до ее рождения. Мы несколько поразились этому – в наше время? Но, потом я вспомнил, насколько необозримы, могли быть просторы наших северных лесов, и как легко можно было в них затеряться, при желании, и тоже стал поддакивать индейцу. Похоже, что так оно и было…
Охотница вышла из бани. Она парилась последней и потому была одна. Ульдэ не спеша надела на себя свой колчан и взяла лук на руку.
– Ты снова не останешься?
– Ульдэ пока не хочет свой дом. Но она помнит.
– Ты в лес?
– Нет. Синие куртки не появляются больше – зачем ей сторожить ветер? Ульдэ пойдёт на охоту, в прерии – её стрелы давно заржавели!
– Будь осторожна!
Мне было, почему-то, жаль её – всегда одинокую и неприступную…
– Ульдэ не боится зверя!
– Я вижу. Ульдэ боится самой себя…
Она заметно побледнела и, ничего не сказав, развернулась и направилась в травы. Праздник продолжился без нее.
Но жизнь приносила нам не только радости, но и незаменимые потери…
Всего через несколько дней к нам пришёл Белая Сова. Он появился не один, а вместе с Ясной Зорькой. Увидев наших друзей, мы поразились осунувшемуся и почерневшему лицу индейца и, залитыми слезами, глазам женщины. Сова глухо поздоровался и тяжело сел на предложенный ему табурет. Зорька подошла к встревоженной Элине и уткнулась моей жене в плечо. Мы все поняли, что у них что-то случилось…
– Дина погибла.. Сова разжал стиснутые губы Позавчера…
Мы охнули. Элина зашмыгала носом, у неё сразу выступили слезы на глазах.
– Бандиты? – я напрягся.
Индеец покачал головой. Ната усадила Зорьку и присела рядом, поглаживая женщину по руке. Сова вздохнул. Он достал трубку и принялся набивать её вздрагивающими руками. Я никогда раньше не видел своего приятеля в таком виде…
Он судорожно затянулся и, смотря куда-то в даль отсутствующим взглядом, произнёс:
– Она сразу… Как ужасно, – он сейчас говорил нормально, без своих обычных приёмов, к которым мы уже привыкли, и от этого его речь становилась ещё более зловещей.. Землю трясло. Все было как обычно, не сильно… Так, слегка всё дрожало и всё. Ну, мы вышли наружу… Землетрясение кончилось почти сразу, но мы захотели пройтись немного, воздухом подышать… Я поднялся на горку, оттуда далеко все видно. Уже хотели возвращаться, и тут… Дина шла впереди, шагах в десяти, наверное. Рывок, всё уходит из под ног, и всё. Нас снова тряхнуло, в последний раз. Мы с Зорькой просто упали, потом поднялись. Где Дина? Дина молчит… Давай вперёд, а уже ничего не видно. Искали – нету… Я в хижину, схватил головню из очага, сделал факел, давай снова всё обходить. Нет нигде… Мы всё обыскали, во все стороны. Ходили до утра, уже с ног падали, но продолжали искать. Не нашли…
Зорька залилась слезами. Её затрясло в рыданиях и она, заламывая руки, забилась в объятиях Наты, побледневшей при жутких словах Совы:
– Когда рассвело, мы опять стали обходить всё в округе. Пошли по той же дороге, по которой шли перед землетрясением – а там…
У меня перехватило сердце. Я сразу вспомнил своё падение в шахту, безнадёжные поиски выхода, и тот невыносимый страх, когда я понял, что замурован в подземелье заживо… Но Дине не могло так повезти, как мне.
– Она упала вниз и земля снова сомкнулась. Как глубоко, я не знаю. Где копать, тоже. Мы в темноте шли, почти на ощупь. Она могли в середине разлома оказаться, и сбоку. А деревья, которые улетели в пропасть, были большие, из земли только верхушки торчали, как кустики. Какая ж глубина должна была быть? Мы пытались. Весь день пытались… А в ночь – ушли. К вам.
Сова поднял на меня свои глаза, исполненные муки:
– Помоги, Дар. Вас много, вместе мы ее откопаем… Скажи им, ты же можешь. Они послушаются твоих слов. Помоги мне! Хоть проститься с ней…
Он закрыл лицо ладонями. Мы все молчали, словно воочию увидев ту трагедию, которая произошла с подругой Совы. Чудовищная участь! Я не знал, что ответить ему. Спасти Дину мы не могли, она уже погибла… Попытаться выкопать её тело, но как? Ни лопат, ни иных приспособлений у нас не было. Доставать землю руками, углубляясь внутрь, неизвестно на какую глубину, рисковать жизнью тех, кто мне доверял… Что решить? Отказать индейцу – неминуемо и навсегда испортить наши отношения. Такое не прощают и не понимают, как бы убедительны не были все мои доводы. Собрать всех в лагере, проделать далёкий путь, приняться за заведомо бессмысленную работу, справиться с которой невозможно – как я могу отдать такой приказ? Я потерянно молчал, опустив голову вниз. Дина, скромная, незаметная, редко улыбающаяся, с загадочной полуулыбкой и тихим, переливчатым голосом, погибла… Как нелепо, как жутко! Я лучше всех сознавал, что означает оказаться в кромешной тьме, провалиться в преисподнюю и ловить последний глоток воздуха, будучи намертво зажатым многотонными массами сырой земли… Лучшее для неё – умереть мгновенно. Но мы даже этого не могли знать… Элина подошла ко мне и встала на колени, протянув ко мне руки:
– Дар? Ну что же ты? Надо скорее идти! Ты слышишь? Скорее!!!
Она вздрагивала, руки её дрожали. У девушки началась истерика. Ната оставила Зорьку и быстро подошла к Элине. Она ухватила её за плечи и с неожиданной силой встряхнула:
– Лина! Перестань!
Я покачал головой – не надо так! Мне пришлось самому успокоить девушку, но осуществить это было сложно…
Мы вышли с Совой во двор, к остальным. Весть о том, что у Совы что-то случилось, быстро распространилась по лагерю, и почти все уже столпились, перед домом… Я рассказал им о том несчастье, которое постигло семью индейца. Свою просьбу он повторил ещё раз, избавив тем самым меня от мук. Я до сих пор не знал, что ответить… Сомнение отразилось и на лицах людей. И всё же, главное слово было за мной. Ната, вставшая рядом, тронула меня за плечо:
– Согласись…
– Ты же понимаешь, мы можем ничего не добиться…
Мы разговаривали, не глядя друг на друга, еле разжимая губы.
– Знаю. Дело не в этом. Важно попробовать, и ты это знаешь.
Вопреки моим ожиданиям, никто не спорил. Я сказал, что каждый вправе сам решать, пойдёт ли он к жилищу Совы, что до нас, – я показал на Нату и Элину, согласно опустивших головы – то здесь двух мнений не возникнет. В лагере осталась только Туча, Бен, от которого было мало толку – он накануне повредил ногу и ещё сильно прихрамывал, а с ним немой мальчик. Поручив им все заботы и оставив на них все наше хозяйство, мы цепочкой, след в след, углубились в желтеющую перед нами степь. Стопарь нес кроме обязательного оружия ещё и две грубо сделанные лопаты, намереваясь использовать их при рытье траншеи. Его рабочий инструмент и запасы железа для поделок остались в поселке, и он не мог изготовить инвентарь поприличнее. Но и этого было слишком мало для нас всех, и я прикидывал, как мы станем выкапывать траншею голыми руками… Я видел, что кое-кто считал всю эту затею бесполезной, но открыто никто не стал выступать против. Все привыкли к смертям… Боль утраты Совы была в основном его болью, затрагивала нас – меня и девушек – но тем, кто сам потерял всех своих близких, было непонятно, для чего они должны идти в такую даль для совершения устаревшего, в общем-то, обряда. Люди Долины никого не хоронили – это за них делали крысы…