На санях

Акунин Борис

В Библии внятного ответа на этот вопрос нет. Его, видимо, там и не должно быть, потому что всякая великая книга задает душе вопросы и побуждает ее найти на них ответы самой. Ответ я нашел в неожиданном месте, в современном художественном произведении. У Стругацких, в повести «Трудно быть богом». Житель убогой, отсталой цивилизации спрашивает бога о том же самом: почему Он не предоставит безнадежный человеческий род его собственной жалкой судьбе. «Сердце мое полно жалости, — отвечает бог. — Я не могу этого сделать». У меня такое ощущение, что ради этой фразы и написана книга. Во всяком случае для меня в моем состоянии будто открылась

некая дверь.

Понимаешь, осознание близкого конца подействовало на меня еще и вот каким образом. Я стал наблюдать за людьми словно через стекло вагона — знаешь, когда поезд уже тронулся, но едет еще медленно, и ты видишь на перроне лица, а голоса звучат уже приглушенно, слов не разобрать.

Я впервые увидел каждого по-иному — не так, как смотрел раньше. Люди ничего мне больше не могут сделать, ни плохого, ни хорошего. Я за скобками, я выпал из их системы координат. И это придает моему взгляду абсолютную беспристрастность.

Знаешь, что я ощущаю? Жалость. Ко всем и каждому. Смотрю на ребенка и думаю: бедняжка, сколько тебе предстоит испытаний, страданий, сколько на тебя обрушится ударов. Встречная женщина улыбается, а я вижу, знаю, что ей придется — обязательно придется — испытать горе, боль, страх. Даже люди с очень несимпатичными лицами вызывают во мне жалость. Разглядывал вчера писателя-лауреата Нечипоренко, который буквально лучился самодовольной важностью. Я всегда считал его гадиной. А тут вдруг стало невыносимо жалко, что он так упивается своими достижениями: персональной «волгой», «кремлевским» пайком и только что полученной в распределителе ондатровой шапкой. Господи, как же он себя обкрадывает, что он с собою делает!

Знаю-знаю. Ты считаешь эту немудрящую мысль тривиальной. Погоди. Вывод, к которому я благодаря ей пришел, менее тривиален.

Я внезапно понял. Самое лучшее, что в нас есть — лучшее, что есть в человеке и человечестве, — порыв, который единственно, единственно облагораживает и развивает цивилизацию, это не научный прогресс, не стремление к построению благополучного общества, даже не прекрасные идеалистические устремления (о, как часто они приводят к ужасным преступлениям!), а очень простое, ясное и сильное чувство: жалость. Мир сделали и делают лучше те, кому всех жалко.

Не надо любить людей — не девальвируй любовь, оставь ее для кого-то одного или для очень немногих; не обязательно сеять разумное-доброе-вечное, вести к светлому будущему, побуждать к героизму или чему-то высокому. Просто жалей всех. И, если можешь, помогай. Вот и всё. Никто из людей тебе не нужен, но ты можешь быть нужна кому-то из них. Тем и спасешься. От горя, тоски, ощущения бессмысленности и несчастья. Счастливой от этого твоя жизнь не станет, но обретет смысл. А это немало.

Музыка, которой я сегодня тебя заряжаю, носит печальное название: «Посмертный ноктюрн» Шопена. Он назван так, потому что эту музыку впервые услышали, когда того, кто ее написал, уже не было. Его не было, а она осталась, и осталась навсегда.

Включай, слушай.

Стихотворение я для тебя выбрал малоизвестное, да и поэтесса великой не считается: Елизавета Кузьмина-Караваева.

Земля человека не хочет,

Заботы его и трудов.

Водой его стены подточит,

Развеет

их силой ветров.

И будут дубравы и рощи

В безлюдье своём зелены.

И стебель подымется тощий

В расщелинах старой стены.

Но люди земле моей милы,

Когда, завершивши свой путь,

К разверстому зеву могилы

Усталое тело несут.

Вот, в чёрной лежи колыбели, —

Ах, баюшки-баю-баю,

Чтоб больше ветра не гудели,

Закаты огнём не горели,

Не веяли б снегом метели,

Не мучали б тихость твою.

Земля хочет от человека только одного: сделать его собою — перегноем, из которого вырастет трава. Жизнь не ценит никого и ничего, она не ведает жалости, как не ведает ее природа. У жизни цепкие когти и острые клыки. Ее цель — смерть. Но всякий раз, когда ты кому-то поможешь, или просто кого-то пожалеешь, а уж тем более если ты кого-то спасешь, ты ощутишь ненапрасность своего существования.

Это — основной компонент рецепта, который я для тебя составил. Счастья, слияния душ, радости в этой формуле нет. Но ты не будешь томиться пустотой и бессмысленностью. Обещаю.

Завтра я отправлю тебя в первую экскурсию по местам, где очень нужна жалость и помощь. А сегодня начнем с легкого.

За время твоего отшельничества, твоего карантина наверняка накопились дела, по которым тебе нужно встретиться и поговорить с какими-то людьми. Позвони, встреться. Или выйди на работу. Сделай то, что должно быть сделано, но при этом внимательно смотри на того, с кем будешь общаться. Почувствуй, пойми этого человека. И пожалей его. Каждого есть за что пожалеть. Попробуй — и увидишь.

Но вечер не занимай. Тебя ждет девятая глава романа. Она длинная.

Часть вторая. L'ECHELLE D'AMOUR

Глава 9

ПОЛЮБИТЬ СНЕГ ²⁹

По широкому плацу c труднопроизносимым названием Dwortzovaja Plostcschat под мерный стук барабанов и пронзительный свист флейт двигалось зеленое каре. Вздымались и опускались бело-черные ноги передней шеренги, под ними взвихрялась поземка, султаны на киверах походили на колеблемый ветром камыш. Термометр за окном показывал минус десять, но солдаты гвардейского регимента — невероятно — маршировали в одних мундирах. Декабрь едва начался, но уже две недели стояла зима — такая, какой Лотти никогда не видывала: морозная, снежно-ледяная, сумеречная. День поздно начинался и рано заканчивался, серые промежутки между черными ночами были совсем короткими.