Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

— С Новым годом, сосед!.. — крикнул Вариний в окошко.

— Сосед, — радостно отозвался Котта, — что ты давно не приходишь ко мне? иди сюда! ты как раз кстати явился.

Вариний не заставил себя ждать; он без церемоний влез через окно.

— Ужасные вести, сосед!

— Что такое?

— Да Фламиний-то… уж ты, конечно, слышал… я сначала не верил… а как твое здоровье после твоего горя?

— Да, да, сосед… было горе, было горе… — пробормотал Котта, думая, что Вариний говорит о болезни его дочери, — но теперь я здоров, сосед. Вот, выбираю подарок прекрасной

Люцилле на Новый год и на новое, счастье.

— Плохо ее новое счастье, сосед!

— Да, да, сосед… ногу-то… ногу-то сломала… бедная.

— Ногу сломала? я этого, сосед, не слышал… вот оно до чего дошло!.. он уж и ногу ей перешиб!.. он… непременно он… бьет несчастную…

— Бьет? кто кого бьет?

«Барилл и Аврелия напрасно дергали сплетника за платье я шептали: — молчи! молчи!»

— Семпроний приданого-то не отдал, — продолжал Вариний, — а Фламиний с того самого дня, как женился, запил мертвой чашей и стал бить Люциллу.

— Замужем! — дико вскрикнул Котта и упал, пораженный параличом.

Глава LI

Помеха счастью. — Смерть отца

Гораздо легче было бы для несчастной Аврелии, если б ее отец умер сразу, но он скоро очнулся и начал ужасно страдать от медленной агонии. Ноги и правая рука отнялись у него; язык стал плохо повиноваться ему: рассудок помутился. Старик не мог ни высказать, ни написать, что он хочет, потому что он перемешивал названия предметов и имена людей.

Сплетни Вариния стали уже безвредны для него, как и все на свете.

Прошло больше чем полгода.

Околоток был встревожен различными новостями, конечно, преувеличенными в рассказах супругов-сплетников, но, тем не менее, ужасными и в той малой доле истины, какая в них была.

Началось с того, что от Котты сбежал его кучер, нумидиец Дабар, друг Бербикса.

Сообщив об этом соседу Петрею, Нобильор узнал, что от него также убежали два раба. Через неделю исчезли судомойка Котты, Мелисса, и старый, плутоватый Клеоним, дворник Нобильора. Два убийства было совершено по дороге в Неаполь, а близ Нолы шайка разбойников ограбила купеческий обоз. Все это подтвердилось, хоть и не с такими ужасающими подробностями, как уверял Вариний, приписавший и это все, по своей мании, Мертвой Голове и его клевретам. В округе стали таинственно шептаться, повторяя имя, но не чародея, а другое — это имя было: Спартак. Что это за человек? кто он? откуда? какие беды хочет он внести в мирную тишину захолустья? — никто еще ничего не знал.

Вариний утверждал, что Спартак и Мертвая Голова — одно лицо под разными именами; Флориана опровергала это: они, как всегда, часто спорили, теша этим одних соседей и надоедая другим.

Наконец все узнали, что в ущельях Везувия, в пещерах поселились разбойники под предводительством нескольких гладиаторов, бежавших из цирков Рима, Неаполя и Капуи.

Нобильор замыслил уехать на время из этих мест в Неаполь или Рим. Он высказал уже не в первый раз свое желание Аврелии, сидя с ней в один дождливый и довольно свежий вечер около кипящего кальдария и прихлебывая из глиняного стакана кальду с молоком.

— Я

бы уж давно уехал, — сказал он, — но не имею сил бросить тебя, Аврелия, с больным отцом, несмотря на то, что ты постоянно просишь меня не заботиться о тебе. Мои заботы тебе в тягость, — я это вижу, но бросить тебя не могу. Согласись уехать со мной вместе. Твой отец не может сопротивляться и даже не заметит этого переезда. Мы осторожно отнесем его сонного к морю на постели и уложим на корабль. Я провожу вас в дом Марка Аврелия.

— Нельзя, Сервилий, — возразила Аврелия грустно, — разве похвалит меня дядя, если я привезу ему моего отца, чтоб он умер в его доме?

— В таком случае поселись у меня в Неаполе.

— У тебя, Сервилий?.. нет!.. как же я, девушка, буду жить у тебя, как будто воспользовавшись болезнью отца, что обо мне скажут? нет, нельзя!.. боги скоро отзовут душу батюшки от мира живых; я дождусь его кончины, дам ему здесь спокойно отойти в вечность, потом…

— Что ты намерена предпринять, мой друг?

— Уеду, Сервилий, к дяде.

Глаза Аврелии наполнились слезами.

— Одна?

— С моим верным Бариллом… милый Барилл, добрый!.. он один, да еще Эвноя верны моему отцу… кругом измена, Сервилий!..

— Аврелия, неужели ты способна безжалостно разбить сердце этого превосходного юноши, как разбила… другое… чье-то?.. Барилл любит Катуальду любовью честного человека; неужели ты разлучишь эту чету на веки только оттого, что он принадлежит тебе, а она свободна?

— Я его освобожу, Сервилий, а если он достанется моему брату, — выкуплю.

— Помни же твое обещанье!.. Катуальда, после клеветы неизвестного злодея, стала жалеть своего поклонника и полюбила его. Они теперь счастливы. Я хотел бы отдать замуж Катуальду поскорее, потому что она ужасно хитра; я боюсь за нее. Несмотря на ее безобразие, к ней все льнут с ухаживаньями. Я застал даже моего Рамеса; этот неподкупный египтянин шептал Катуальде какой-то вздор, а она дразнила его Лидой, рабыней Люциллы. Не разлучай же Барилла с Катуальдой!.. мученья разлуки ужасны!..

— Мученья разлуки ужасны! — повторила Аврелия, нервно вздрогнув.

— Разлуки с Флавием? — спросил Нобильор, пытливо взглянув на смущенную девушку.

— Флавия я не знаю, — ответила она, — я поклялась ему точно в бреду… я сама не знаю, как все это произошло. Сервилий, ты помнишь амулет, висевший у меня на шее? кто снял его во время моей болезни?

— Я отдал его Катуальде, чтоб уничтожить. Люцилла была права, когда это посоветовала. Это были любовные стихи, писанные рукою весталки.

— Сервилий, — укоризненно заметила Аврелия, — и ты подпал влиянию Люциллы!.. Люциллы, убившей горем моего отца!.. я не ожидала этого от тебя.

— Неужели тебе так дорог этот рисунок, почему?

— Между друзьями нет тайн… этот рисунок был мне дорог, когда чары увлечения владели моим сердцем… Люцилла!.. ненавистная Люцилла!.. чего не сделала бы я наперекор ей!.. Флавий — миф, сон, греза какая-то… он явился мне и исчез, точно призрак, без следа. Ты прав, Сервилий, кто-то потешился над моею неопытностью при помощи Лентула.