Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

Из дома вышел молодой человек, одеждой похожий на комнатного невольника, сел молча среди нищих на лестницу и, не обращая ни на кого внимания, глубоко задумался, пригорюнясь. Нищие не обратили на него внимания, как и он на них. Несколько минут на лестнице происходило то же самое, что раньше, но потом вдруг говор умолк и взоры всех жадно впились в подходившие фигуры богато одетых гостей.

Жалобные голоса начали просить, руки потянулись за милостыней… гости прошли по лестнице в дом… одни из нищих застонали, не получив

милостыни, другие заругались на скупость богачей, третьи заворчали на то, что им подали, да мало.

Явились другие гости, и снова повторилось то же самое.

Только гладиатор, певец да грустный юноша не просили милостыни. Аминандр поднял свою всклокоченную, кудрявую голову, взглянул насмешливо и на гостей и на нищих и снова равнодушно задремал, прислонившись к каменному сфинксу.

Певец перестал тренькать на лютне, внимательно взглянул на пришедших и опять лениво заиграл, как будто решив, что от этих господ ничего не заработаешь. Невольник грустно вздохнул и по-; грузился в мрачную думу.

Яркие факелы осветили улицу, и у крыльца остановились носилки. Их несли четыре раба, одетые в костюм тритонов, морских божеств, в одежде цвета морской воды с искусственными водорослями. На носилках, сделанных наподобие огромной раковины, украшенной перламутром и кораллами, на подушках, убранных зеленью, лежала Дионисия в одежде ундины.

Нищие до того были удивлены этою оригинальною роскошью, что впились взорами, точно пред ними явилось видение, и забыли просить милостыню. Они потянулись к танцовщице, когда она уже была на верху лестницы.

Дионисия ласково кивнула певцу, как знакомому, и ушла в дом.

Носилки из слоновой кости с бронзой были принесены неграми в полосатой, богатой одежде; из носилок величаво вышла Росция и тихо пошла наверх в сопровождении двух рабынь. Ее розовое платье случайно задело по руке невольника. Он тихо позвал: «Росция!»

Актриса отвернулась, взглянув на него.

— Она не хочет меня узнать! — сказал довольно громко молодой человек и заплакал.

Потом в скором времени пришла не богато, но очень модно одетая высокая женщина в черном парике, перевитом бусами.

— Катуальда! — позвал невольник.

— Чего тебе? — отозвалась галлиянка пренебрежительно.

— Скажи мне…

— Некогда мне болтать с разными рабами, — отозвалась актриса, отвернувшись, и ушла.

— С разными рабами! — с горькой усмешкой повторил бедняк, — не так болтала ты со мною год тому назад!.. загордилась!.. не хочешь помочь тому, кто когда-то щедрой рукой платил тебе за услуги.

Гости являлись одни за другими пешком и на носилках.

— Мои носилки! — вскричал невольник, закрыв глаза руками, чтоб не видеть, кто вышел на Лестницу, — мои носилки, купленные по его же коварному совету… забыл ты, Лентул-Сура, минуты, когда мы оба шли рядом в цепях и плаха виднелась вдали!.. о, Судьба!.. почему он качается, развалясь

на моих носилках, а я сижу тут, голодный, забытый всеми друзьями?

— Потому что он ловкий плут, а ты, верно, простак, — ответил громогласный бас гладиатора, — многих он обобрал, кто попался на его удочки.

Захохотав, силач перешел на другое место и стал разговаривать с нищими, уверяя их, что может сдвинуть с места льва или сфинкса.

Гости все собрались, и из дома послышались звуки музыки.

Одни из нищих уснули в ожидании конца пира, чтобы просить милостыню, когда гости станут расходиться, другие ушли, довольные или недовольные полученными деньгами.

Гладиатор важно разлегся на нижней ступеньке, покинутой стариком, и громко захрапел.

Певец удалился наверх в сени и начал болтать с рабами гостей, подзадоривая их плясать с ним от скуки под слышимую музыку.

Из дома робко выскользнула женская фигура и подсела к молодому человеку.

— Там весело пируют, — сказала она с горькой язвительностью.

— Все, кроме нас, — ответил молодой человек.

— Уж мы напировались!.. досыта напировались!

— Пора нам идти спать, Фульвия… в могилу!

— Фламиний, ты мужчина; ты можешь работать.

— Зачем?.. разве для меня есть что-нибудь впереди?.. все прошло, все кончилось…

— А я хочу работать, да не могу; ты можешь убежать, скрыться, а куда пойду я с ребенком?.. жизнь — одни беды, а умереть нельзя.

— Умереть нельзя!

— Мой бедный, маленький Кай!.. злодеи похитили меня, когда я его кормила… лишили дитя груди матери… все, все согласилась я исполнить, чего они от меня требовали, все перенесла, чему они меня подвергли, лишь бы мне возвратили моего сына, или меня ему… меня ему возвратили, — мертвому.

— И мое дитя умерло… убитое матерью с горя.

— Проклятье злодеям!.. на горе родился мой второй сын… они его убьют иль развратят.

— Рабами мы стали!.. рабами тех, кто льстил и рабствовал пред нами!

— Но неужель Люцилла…

— Умерла! — произнес Фламиний с глухим стоном и, припав к лестнице, зарыдал.

— Умерла? — спросила Фульвия, — отчего? давно ли?

— Утопилась.

— Кто сказал тебе это, несчастный человек?

— Сервилия-Катуальда. Она сегодня утром, встретив меня на рынке, передала мне последнюю волю моей жены.

Он подал Фульвии маленький сверток. Она прочла: «Люцилла — мужу. Я умираю; прощай, мой милый; живи, чтоб отмстить за меня».

— Умереть нельзя, — сказал Фламиний, получив обратно письмо, — а отмстить я не могу, не умею.

— Утопилась! — промычал гладиатор спросонок, — какая красотка прибавилась к сонму нереид? где? в Тибре?

— В море, — ответила Фульвия.

— Плохо в море топить горе! — продолжал силач, громко зевнув, — вздумает женщина утонуть, а корсар ее за косу цап! — и на мышиную лодку.