Над бездной
Шрифт:
Фламиний бросился, крича:
— Певец! певец!
— Здравствуй, рассыльный!.. господа
— Нет.
— Чего ж тебе надо? опять лепешки поесть захотел? ха, ха!
— Нет, я теперь сыт. Ключнице удалось принести мне кое-что из остатков. Ты такой добрый, славный малый!.. посиди со мной на лестнице: может быть, тебя наймут.
— Ты по мне соскучился?
— Посиди!
Певец сел.
— Ты отлично поешь. Отчего ты с тех пор сюда не приходил?
— Работа была в других местах.
— Пел?
— И пел, и играл, и в театре больного актера заменил…
— И колдовал?
— Ты тогда рассердился на мою шутку?
— Я слыхал, что человек каменеет во сне от давления духов ночи, — от ламии, или стрикса, мучающего его.
— А слыхал ты об олимпийцах, провинившихся перед Юпитером и бродящих в наказание несколько лет по земле, принявши образ смертных?
— Как не слыхать!.. Аполлон, говорят, был пастухом.
— Они-то и бывают самыми искусными чародеями.
— Ты…
— Я — один из таких несчастных, хоть я и не олимпиец, не божок, а кое-что пониже.
— Кто ж ты?
— Изгнанник. А хорошо ли я пою?
— Ах, певец! какие слова в твоей песне!
— Ты любил?
— Да.
— Твою жену? кто она была?
— Лучше убей меня, певец, только не расспрашивай о моем прошлом!.. оно ужасно!.. я любил женщину, подобной которой не было и нет.
— Ха, ха, ха!.. все влюбленные это говорят.
— Она умерла, или похищена, в рабстве!.. она жива!.. я это предчувствую.
— Ничего ты, рассыльный, не предчувствуешь!
— Ты обещал мне погадать о моей жене.
— А ты не боишься опять окаменеть, как тогда?
— Нет, не боюсь: но для чего ты тогда это сделал?
— Силу свою пробовал. Давай гадать, рассыльный!.. я рад случаю для упражнения в искусстве.
— Погоди до той поры, когда мои господа спать лягут, а то, пожалуй, опять меня кликнут, как тогда, а ты уйдешь.
Они замолчали и до полуночи продремали, потому что спать нельзя было среди говора нищих. Фламиния два раза звали в дом, прерывая его дремоту. Фульвия выходила к нему, дала кусок хлеба, но ничего не говорила с ним в присутствии певца, сидевшего слишком близко.
— Легли, — сказал Фламиний тихо, — милый, добрый певец, погадай мне!
— Слушай, рассыльный, я могу колдовать всяко: могу гадать попросту, могу делать и то, что кончается плохо. Я могу не только навести кошмар, но даже превратить человека навсегда в дерево или в камень.
— Если ты имеешь такую силу, зачем же ты обманул Аминандра?
— Не захотел тратить моей силы на узнавание нужного ему человека: зачем колдовать, чтоб указывать разбойникам жертвы?!
— Ты добрый, певец.
— Теперь самое
— Я в этом уверен, могущественный певец.
— Я рад, что ты веришь в мое могущество, и докажу тебе это сейчас, потому что ты можешь при случае добыть мне выгодную работу у твоих господ, если им понадобится колдун.
Певец взял Фламиния за руку и стал глядеть на его ладонь.
— Я вижу теперь твою душу, рассыльный, — сказал он, — это душа доброго простака, душа, покорная каждому, кто сумеет овладеть ей; ей овладел злой человек и заставил тебя творить беззакония. Ты был убийцей, мотом, обманщиком, оскорбителем богов, похитителем девушки, но ты делал все это, как слепец или неразумное дитя, по внушению других, овладевших твоей душой. Верно?
— Верно. Только не о себе я просил тебя гадать. Жива ли та, которую я любил?
— Слушай дальше: я все узнаю. Твоя душа робка, потому что это душа человека, не умеющего жить практической жизнью ловких людей. Твоя душа — душа художника, брошенного волей судьбы не на свою дорогу: она соткана из чистейших лепестков роз и лилий, окрашена лучами восходящего солнца и молодой луны…
— Певец, ты мне льстишь, надеясь на мою рекомендацию господам.
— Нет, я не трачу так мое искусство. Ты — художник и сын женщины, такой же, как ты, нежной и мечтательной; твою мать убило горе. Так?
— Да.
— Дух твоей матери покровительствует тебе и еще дух какой-то женщины, любимой тобой…
— Ее дух?.. умерла!
— Линия этой женщины на твоей руке не ясна; я не могу достоверно угадать, жива она или нет.
— Жива?!
— Если она жива, то далеко от тебя… ее линия, обойдя ладонь, вновь сливается с линиею твоей жизни; эта женщина будет твоей.
— Ах!.. она жива!
— Линия не ясна, повторяю; если эта женщина умерла, то встретится с тобой за гробом, но не скоро. Чтоб быть достойным ее, ты должен долго жить, чтоб загладить свою вину перед каким-то человеком, которого ты оскорбил.
— Это ее отец… но я не могу надеяться на его прощенье.
— Линия твоей жизни сплелась воедино с линией какого-то другого человека, которого ты еще не знаешь, но которому ты будешь принадлежать.
Певец выпустил руку гадавшего и спросил:
— А много ли ты задолжал твоим господам, рассыльный?
— Очень много. У меня нет надежды откупиться от рабства.
— Сколько же?
— А тебе на что это знать?
— Если я тебя выкуплю, ты мне отработаешь; я научу тебя петь, гадать, показывать фокусы; мне скучно одиноко бродить по улицам. Ты тоскуешь об утраченном счастье и я — тоже. Будем вместе тосковать!