Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

— Мне указал его один мой приятель, — ответил Аминандр.

— Каков он был видом?

— Худ, плохо одет, волосы темные, глаза голубые.

— Так: он убит, если не было у него двойника. Курий хвастался, что он сам его убил. Путаница, которой не разберешь!

— Всегда выходит путаница, почтеннейшие, когда люди не за свое занятие берутся, — сказал Аминандр, — вы вот, например, сенаторы, и сидеть бы вам в вашем Сенате да про дела толковать, а вы занялись не этим. У Цицерона, например, никогда путаницы не выйдет, потому что он знает свою адвокатуру и больше

ничего; он не пойдет на берег торговать беспошлинно, не пойдет и на дорогу ночью… не мне вас учить!.. у меня учеников-то и так не мало!.. учил я и детей грамоте, и гладиаторов на арене, и вот теперь в лес попал, учу филинов ястребиные гнезда разорять.

— Ты наповал убил Фламиния? — спросил Цетег.

— Толкуют, что убит, стало быть, наповал, а сам я не знаю. Моя рука никогда промахов не дает, но, ранив, я не обязан хоронить, схороню только следы мои.

— Дельце есть.

— Ладно. Готов услужить. Давай задаток.

— Сотню вперед, а тысячу после.

— А кого за Стикс?

— Семпрония-Тудитана.

— Тысячу не возьму, господин.

— А две?

— И двух не возьму. Он старик осторожный; с ним всегда много слуг и клиентов; он, говорят, по старой лагерной привычке, даже спит в кольчуге. Слуги у него неподкупные. Осторожный старик. Я возьмусь за это дельце, только раньше, как через полгода, не обделаю.

— А за сколько?

— Десять тысяч, господин.

Цетег призадумался.

— Что ж, господин?.. или ты не при деньгах? когда Семпроний нанимал меня в провожатые к зятю, то не торговался, потому что у него всегда деньги есть; он их не мотает: осторожный старик; деньги у него всегда водятся.

— Бери две сотни в задаток.

— Давай в задаток пять тысяч.

— При мне нет такой суммы.

— Я слышал вот что про тебя, господин наниматель: наймешь, а потом, чтоб денег не платить, выдашь триумвирам; нанял ты одного моего знакомого прикончить Лициния-Понтифекса, а он с тебя задатка не взял…

— Я его прогнал и грозился выдать, потому что покушение не удалось.

— А ты что ж не сказал ему, что Лициний кольчугу носит?

— Я этого не знал.

— Сам ты виноват, а мы страдаем. Вот что, господин: денег в задаток мне не надо; дай мне вексель.

— Улику на себя?

— Зачем, господин, улику? ты напиши так: Кай-Цетег обязуется вручить предъявителю этого векселя 10 000 сестерций, полученных от умершего Семпрония-Тудитана.

— Что же такое это будет?

— Доносить на тебя мне невыгодно, потому что за донос больше двух сотен не дадут, и то после длинных проволочек. Если б и попался этот документ, то ведь это не улика, а так… похоже на что-то, писанное в пьяный час. Никто не придерется, а я буду обеспечен. Вот, мои товарищи будут свидетелями сделки; если ты не заплатишь, никто к тебе больше не пойдет… Эй, певец!.. брось твою бренчалку!.. иди сюда с твоим рыжим товарищем!

Певец привел почти насильно Нарцисса.

Аминандр достал из своей сумки засаленный лист пергамента и черную краску. Цетег посоветовался с Габинием и написал, что хотел Аминандр.

— Печать, господин,

приложи!

Цетег приложил к воску свой перстень.

— Еще одно условие, господин: жди полгода; чтоб никто не смел перебивать у меня этой работы.

— Какая же мне-то выгода? все равно тебе придется платить.

— А не хотят ли господа теперь костями позабавиться? — спросил Аминандр громко.

— Молодец! — вскричал Лентул, — какой ты запасливый!

— Сумка моя не велика, господин, да укладиста.

Римляне начали играть. Певец и Нарцисс смотрели из-за дерева.

— Довольно тебе трусить-то! — шептал певец, — наших больше десятка; никто тебя тут не обидит.

— Жаль мне тебя, господин плебей! — сказал Аминандр Курию, которому, как всегда, не везло, потому что Лентул бросал кости фальшивым образом.

— Я очень редко выигрываю, — ответил Курий с досадой.

— Дай-ка мне поиграть вместо тебя!

Он стал играть с Лентулом, но никто из них не мог выиграть, потому что на костях Аминандра являлось именно то же самое, Что у его противника. Золотой викториат, на который они играли, ездил по земле от одного к другому и обратно, не переходя в собственность. Все, смотревшие на эту бесконечную процедуру, хохотали, не исключая и робкого Нарцисса, который увлекся до того, что даже осмелился высунуть свою голову в рыжем парике из-за деревьев; только один Фламма беспрестанно говорил Лентулу: — Мой добрый, благородный друг, брось игру, покуда не проигрался, и выпьем еще!

— Отстань! — говорил Лентул.

— Как хочешь, мой добрый, благородный друг, а я и без тебя выпью еще.

И он пил из объемистой фляжки, висевшей у него за спиной.

— Наконец-то Лентул нашел себе противника по силам! — усмехнулся Габиний.

— Ты одолел меня, Меткая Рука! — вскричал Лентул со смехом, — бери викториат за ловкость.

Аминандр поблагодарил и указал дорогу веселой компании.

— Мой добрый, благородный друг, — сказал Фламма, — теперь ты кончил играть; выпей же со мной еще!

— Теперь выпьем, — ответил Лентул и пошел вслед за прочими, поддерживая старика, едва передвигавшего ноги.

Заря показалась, когда римляне скрылись из вида бродяг. Певец громко расхохотался, ударив по плечу Нарцисса, уныло стоявшего под деревом.

Повертев в руках полученную монету, Аминандр с презреньем швырнул ее в кусты вслед за ушедшими.

— Золотая ночь! — воскликнул он, — много денег у этих господ, а у старика найдется еще больше, когда мои лапы в его сундуки залезут. Брат, обработано!

— Давай! — сказал певец и взял расписку Цетега.

— Прощай! спи теперь и наслаждайся во сне твоими золотыми колесницами и мраморными палатами.

— Мне теперь не уснуть, — ответил певец, — тебе, как условлено, миллион, а мне — усыновление и все прочее. Заберусь я к старику и все у него в кладовых кверху дном в один год переверну! пойдемте дальше, скорее!.. к старику!

— Иди, если хочешь, вперед, а мои люди должны выспаться. Мы вас нагоним. Мы ходим-то не по-вашему.

Сказавши это, Аминандр ушел.