Над бездной
Шрифт:
Нарцисс едва передвигал ноги, следуя за певцом; когда они начали взбираться на гору, силы совсем оставили его.
— Друг, — сказал он печально, — я не могу идти.
— Я ниже тебя ростом — сказал певец, — обопрись на мое плечо.
— Я скоро надоем тебе; ты раскаешься, что взял меня и заплатил деньги; я долго не выздоровлю и ничего не заработаю.
— Разве ты виноват, несчастный, что злые люди мучили тебя? я уверен, что ни я не раскаюсь, ни ты не пожалеешь, что попал в мою власть. Иди же, иди!..
— Друг, я задыхаюсь; моя грудь болит, голова кружится, я ничего не вижу.
— Еще несколько шагов, и дорога пойдет под гору. Не оступись!.. ты можешь свалиться с этой крутизны.
Он крепко обхватил стан невольника и повлек его за собой. Они с трудом достигли вершины горы.
— Нарцисс, — сказал певец, — стоит сойти к морю, и мы дойдем до пещеры; там ждет тебя удобная постель, спокойствие; мы тут три дня проживем.
Нарцисс не ответил, только застонал, беспомощно прижавшись головой к плечу бродяги.
— Высшие силы! — взмолился певец, — что мне с ним делать? он не может идти. Я понесу его.
Он поднял больного и понес, но, сделав несколько шагов, тихо опустил его на землю и сел подле него, не зная, на что решиться.
— О, Природа! — шептал он уныло, — зачем, наделив одних из твоих детей силой, лишила ты ее других? если б болезнь сразила меня, он донес бы меня без труда, а я не могу нести его. Ты все дала мне, Природа: ум, силу воли, мужество сердца, но силы рук не дала.
Нарцисс очнулся в объятьях своего друга, старавшегося согреть его и защитить плащами от холодного ветра.
— Друг, — сказал он, — ты не Бербикс, потому что он поднял бы меня, как щепку; прости меня за то, что я называл тебя именем этого злодея.
— Кто ж я?
— Не знаю. Теперь мне думается, что ты не разбойник и не волшебник, а простой добрый человек, которому меня жаль. Мой ум не может сопоставить всех противоречий, которые я в тебе вижу на каждом шагу.
— А тебе любопытно узнать, кто я и каково мое прошлое?
— Очень любопытно.
— Очень любопытно! — сказал голос Аминандра, и его фигура выступила из-за деревьев, — любопытство — самая пагубная страсть; оно меня погубило.
— Зачем ты пришел? я не звал тебя, — сказал певец.
— Я ждал, ждал тебя и подумал, что вас тут волки съели.
— Мой товарищ не может идти; его мучит лихорадка.
— Я его взвалю на свои плечи.
— Не смей до него касаться твоими грубыми лапами!
— Твои-то очень нежны!.. на них кора наросла от мозолей и загара.
Усмехнувшись, силач ушел под гору.
— Друг, — сказал Нарцисс, — слеза упала на мое лицо… ты плачешь?
Поцелуй был ответом.
— Пойдем, мой таинственный благодетель; мне
Певец и тут ничего не ответил; он безмолвно приложил свою фляжку к губам больного и дал ему выпить весь небольшой остаток вина. Потом он тихо довел его до подножия горы к маленькой пещере, очевидно, вырытой когда-то корсарами или бродягами для пристанища. Там уже ярко пылал костер и была постель из соломы. Певец начал варить свой ужин, но при первом же стоне больного бросил все и сидел подле него, пока тот не успокоился.
Напрасно упрашивал он певца взять от него один из плащей; при этих просьбах певец только плотнее завертывал его от холода, дрожа сам.
— Ты хочешь, чтоб я взял один из этих плащей, — сказал он, — но я ничего лучшего не могу тебе дать, потом что час моей власти и славы еще не наступил. Я не захвораю. Я волшебник; мои чары меня берегут.
Нарцисс вполне этому верил. Он очень дурно себя чувствовал.
— Когда ты так сидишь подле меня, положив руку на мое плечо, мне легче, — сказал он, — твоя рука и взор имеют магическую силу.
— Я не отойду от тебя, — ответил певец.
— Но ты не ужинал.
— Поужинаю, когда ты успокоишься.
— Теперь ты такой ласковый; ты, может быть, надеешься, что я, когда окрепну, заработаю много, а если я не окрепну никогда? если я останусь больным?.. ты отдашь меня твоему Аминандру.
— Перестань!.. этого никогда не будет. Скоро настанет день, Нарцисс, когда ты сам назовешь Аминандра другом.
— За что?
— Я теперь этого не скажу. Он не разбойник; он бросил это занятие.
— Кто же он?
— Мститель.
— Чей?
— Тех, кто его нанял, — уклончиво ответил певец, не желая продолжать такой разговор, — тебе тепло? пещера нагрелась от костра.
— Да, мне тепло. Если б мне пришлось всю жизнь прожить в такой пещере с тобой… ты был бы ко мне добр, как теперь… если б никогда это не изменилось…
— Ты был бы счастлив?
— Вполне.
— Не верю. Если б тебе вдруг представилась возможность разбогатеть, — ты бросил бы и меня и пещеру, оделся бы в золото, добыл бы не тот кальдарий, из которого пили Нин с Семирамидой, а который Девкалион и Пирра во время всемирного потопа на своем корабле возили. У зятя Семпрония, говорят, была такая диковина.
— Нет, я не хотел бы разбогатеть. В чертогах бывают горести и дорогое вино смешивается со слезами; сладость любви отравляется изменой или разрушается врагом; верная дружба прочнее любви. Но я никогда не разбогатею.
— А если бы это случилось? если бы мы спасли Семпронию жизнь и старик взял меня вместо сына?
— Я не хотел бы этого. Богатство, соблазн, коварство друзей, угрозы, долги… Катилина… ах, не хочу, не хочу!.. друг, не покидай меня!
Он начал бредить и скоро уснул.