Над бездной
Шрифт:
— А лиры делать умеете?
— Умеем и это.
— Настрой же лиру моей дочери; приди за ней завтра.
Старик лег на постель и скоро уснул.
Уснул и певец. Нарцисс всю ночь не смыкал глаз, улегшись снаружи около пещеры; ему не раз приходило в голову желание бежать от своего друга и ужасного претора.
На рассвете старик ушел.
— Теперь я понимаю, Электрон, почему тебе так щедро платят, — сказал Нарцисс другу за завтраком.
— Я сумел угодить Семпронию пением той самой песни, которую пела его дочь перед смертью в помешательстве.
— Люцилла умерла, если даже корсары ее вынули из воды;
— Помирись же наконец с волей Рока!.. довольно тосковать о невозвратном!
— Теперь, милый друг, я даже в пещере не сниму больше моего парика. Претор, заставши меня врасплох, как вчера, снимет с меня голову; убьет он и тебя за дружбу со мною. Отчего, скажи мне, ты никогда прежде не пел так хорошо, как вчера?
— Артист не должен мотать свои голосовые средства, как деньги. Я берегу мой голос. Для тебя и деревенских я пою, как канарейка; для богатой публики, — как соловей.
— Скажи мне, ты знаешь все семейные тайны претора?
— Да, почти все.
— Удивительно!
— Я знаком с его семьей давно. Когда-нибудь и ты узнаешь причину моей близости к этим людям.
— Несчастная семья!
— Гонимая Роком.
Оба замолчали, тяжело вздохнув.
В эту минуту Нарциссу показалось в лице его друга странное сходство с лицом Люциллы в глазах и профиле. Новое предположение мелькнуло в его мыслях, но он не посмел его высказать: Рамес или Электрон есть незаконный сын старика, брат Люциллы.
К вечеру певец принес в пещеру золотую лиру погибшей Люциллы для починки и еще материал для трех новых лир домашнего оркестра сенатора.
Эти древние лиры делались вначале так — снятый с быка череп вычищали и высушивали, не спиливая с него рогов, покуда они еще не совсем, окоченели после смерти животного, стягивали веревкой, сближая немного между собою. Потом подпиливали череп таким образом, чтоб лиру можно было поставить; образовавшуюся под лобною костью пустоту заделывали куском дерева или металлической пластинкой, просверлив отверстие для лучшего отражения звуков, резонанса. Вместо веревки прилаживали между рогами прочную перекладину и натягивали струны из жил.
Лиры делали также из бараньих и козлиных рогов. Струны также натягивали различно: вдоль или поперек.
Впоследствии, при развитии и улучшении музыкального искусства, стали делать дорогие лиры из дерева с мозаикой и металлические, с металлическими же струнами. Такие лиры назывались кифарами. Играли на них различно: просто пальцами, маленьким смычком вроде ткацкого челнока и согнутой палочкой.
Мандолина, она же лютня, любимый национальный инструмент итальянцев, особенно неаполитанцев, явилась на свет позже лиры и была, говорят, ввезена из Индии или Египта в. переиначенном виде.
Русский вид этого инструмента есть балалайка; испанский — гитара.
Они различны формой; но похожи в общем, потому что все состоят из длинной дощечки с прикрепленным к ней пустым корпусом, на котором натянуты струны.
Римлянам этой эпохи были знакомы и другие инструменты: галльские арфы, еврейские цимбалы, тамбурины, двойные греческие флейты, египетские сорокаструнные гусли и мн. др.
Исполнив удачно заказ Семпрония, отшельники получили от него новый: сделать десять деревянных кифар, десять флейт и десять тамбуринов, украшенных самыми разнообразными мозаическими украшениями. Богач улучшал свой домашний
После этой работы Семпроний заказал вышить золотом и разноцветным шелком несколько мужских и женских одежд для его домашних актеров и танцовщиц. Заказывал различные ларчики для подарков друзьям и родственникам, сундуки, вышитые подушки. и покрывала, чепраки, резные столы, давал расписывать посуду. Много давал он самых разнообразных заказов отшельникам.
Нарцисс, боявшийся; точно крот, вылезти на свет из своей пещеры, чтоб его не узнали, поневоле работал целые дни, покуда его друг относил заказы, получал новые и пел в господском доме.
Нарцисс полюбил свое ремесло и сделался отличным художником-живописцем и резчиком по дереву и металлу.
С каждым днем все более и более привыкал он к своему другу и полюбил его больше своей жизни.
Лишиться веселого Электрона казалось ему хуже смерти. С рабскою угодливостью ухаживал он за молодым певцом, успокоившим его на счет скромности старого претора. Претор никому, по-видимому, не открыл жилище отшельников, потому что никто больше не посещал их.
Их богатство увеличивалось очень быстро, но они не желали уйти из пещеры, не желали даже расширить и украсить ее внутри.
В чистой, но простой одежде работали отшельники, сидя на земляном полу пещеры, покрытом циновками, или на грубых стульях около стола.
Ели они простую пищу, сваренную в котелке над их незатейливым очагом, лишь изредка лакомясь дичью, черепахами, морскими раками и вином, приносимыми Электроном из дома щедрого заказчика.
Глава XIII
Возвращение счастливой четы. — Сплетники в гавани. — Певец-забияка
Мы покинули Сервилия-Нобильора и Аврелию в минуты их блаженства, когда объяснились, благодаря хитрости Росции, все их взаимные недоразумения. Нечего нам было сказать о них. Страдания этих двух любящих сердец кончились навсегда. Счастливые супруги весело отпраздновали свое бракосочетание при самых благоприятных приметах и отплыли на роскошном корабле, снабженным всеми удобствами, вместе с торговой флотилией Аристоника.
Два года пролетели для них незаметно, точно один блаженный день в земном раю. Сервилий был неотлучно при своей супруге, не только исполняя, но даже угадывая все ее желания. С Аврелией был и друг ее детства, обожавший ее Барилл.
Угождая своим покровителям, и оттого любимый Сервилием и богатым Аристоником, молодой сириец тем не менее тайком сильно грустил. Он знал, что. Катуальда поступила в актрисы, успокаивал себя мыслью о присмотре за нею со стороны доброй купчихи, но… кто, думал он, усмотрит за Катуальдой? кто укротит и устережет Это бойкое, хитрое существо?.. Катуальда полюбила Барилла больше из жалости, чем за его достоинства; бросила, так сказать, ему свою любовь, как милостыню, нищему. Он, еще живя у Котты, ревновал ее к белокурому Рамесу, веселому, умному, образованному любимцу Нобильора; Рамес пропал после нашествия разбойников; убит ли этот хитрый египтянин, бежал ли он и случайно не встретился с господином, — Барилл ничего не знал о нем, будучи уверен только в одном, что Рамес не мог пристать к злодеям, по самому складу своей души и характера не склонный ни на что подобное. Образ Рамеса тревожил ревнивого сирийца до того, что его не тешили никакие диковины Египта и Греции.