Над бездной
Шрифт:
Аплодисменты и крики одобрения зрителей слились в оглушающий рев; кровь текла по арене ручьями, не успевая впитываться в толстый слой песка; служители волокли за ноги мимо Бербикса убитых, несли на носилках и вели под руки раненых, пощаженных противниками по приказанию публики, от которой вполне зависела пощада или смерть бойца.
Аминандр торжествовал, осыпанный деньгами из лож молодежи; он и в этот раз одолел силою и ловкостью всех, кто осмелился принять его вызовы.
Для финала спектакля на арену выпустили
Медведь напал; преступник, выронив бесполезное оружие, был задушен.
В эту минуту Бербикс не выдержал; когда он увидел медведя, зверская душа его затрепетала от воспоминаний, возникших при виде зверя его далекой родины, зверя — любимца его молодости, виновника его былой славы.
Бербикс дико вскрикнул и бросился на арену, оттолкнув сторожей, придерживавших дверь.
В один миг он схватил кинжал, выроненный казненным, сел верхом на медведя, сдавил ему горло руками и принудил выпустить жертву.
Бербикс забыл все на свете, вообразив себя как бы в дремучих лесах Галлии.
Публика, видя этот импровизированный номер, не входивший в программу, потрясла цирк криками одобрения. Это еще больше одушевило дикаря; он выпустил медведя и встал против него в вызывающую позу. Зверь и дикарь недолго боролись. Скоро Бербикс опять повалил медведя, и, подражая виденным приемам гладиаторов, придавив шею противника к земле левою рукою, он правую поднял, спрашивая зрителей об участи медведя, что вызвало и хохот, и новые аплодисменты.
Медведь был заколот, а к ногам Бербикса со всех сторон полетели кошельки денег.
— Заставьте его биться с Аминандром! — раздались голоса.
Богатыри вышли и схватились.
Это был роковой поединок для обоих. Один из них был пленник, а другой — виновник его плена и неволи. Аминандр бился за свою гладиаторскую славу, боясь стыда потерпеть поражение от человека, когда-то взятого им в плен, а Бербикса одушевляла месть. После всей любезности и угощений гладиатора свирепый галл не забыл своей вражды к нему.
Они бились, но ни один не мог победить.
— Разнимите бойцов! — закричала публика, — они убьют друг друга!
Деньги и аплодисменты снова увенчали триумф обоих.
Аминандра было публике жаль, как гладиатора, до сих пор непобежденного, а Бербикс вызвал сочувствие, как первый противник, равный непобедимому силачу.
Глава XXXIV
Выгодный торг. — Заклинание
На другой день после того, как Аврелия получила от Марции желанный рисунок со стихами, рабыня доложила, что отец прислал за ней Барилла.
Тит Аврелий Котта был не в духе, рассерженный смелою выходкою своего кучера, до вечера не возвратившегося из цирка.
— Я
Он мысленно колотил галла палкой до смерти, а на самом деле был до того слаб, что не смог бы теперь высечь даже ребенка розгой.
Его мысли внезапно изменились; он что-то припомнил.
— Барилл, — сказал он, — позови мою дочь!
Аврелия, конечно, не заставила себя ждать.
— Дочь, — сказал Котта, — я сейчас хочу писать в деревню; напиши приветствие от себя жениху. Я пошлю Дабара; довольно с нас и двух повозок; Мелисса и Барилл усядутся на провизию, а ты поедешь со мной. Иди писать.
— Будет исполнено, батюшка, — ответила Аврелия и вышла.
Придя в свою комнату, она разложила на столе маленький листик пергамента, обмакнула в чернила заостренную палочку, села и задумалась.
«Аврелия Аврелиана достопочтенному Каю Сервилию Нобильору шлет свой искренний привет».
Заголовок, заменявший в древности подпись на письмах, написан. Что же писать дальше?
«Я люблю тебя больше моей жизни, одного тебя», написала бы она ему, если б обстоятельства не изменили ее чувств. Напрасно она грызла сухой конец палочки, клала ее в сторону и снова брала, — письмо не писалось, потому что у нее было теперь и слишком много, о чем писать, и в тоже время слишком мало.
Ей невольно припомнился величавый образ доброго Сервилия; на минуту он снова овладел ее сердцем, и она с восхищением подумала:
— Дивный человек! он один может понять меня; он один не будет, как Клелия, смеяться надо мной, я ему все, все открою; он один любит меня и поможет мне, в чем никто не поможет. Я не сказала Клелии, что именно он был моим женихом, и ни за что не скажу. Странная девушка! — добрая и злая вместе. Сервилий поможет мне осчастливить… батюшка ждет; что же я не пишу? но как написать об этом?
Она откинулась в раздумье на спинку кресла, на котором сидела, и погрузилась в мечты о дивном страдальце.
— Флавий! — шептали ее дрожащие уста.
Мысль наконец явилась.
«Я нашла в Риме то, чего ты желал для меня, — написала она под заголовком, — я очень счастлива, но все-таки не вполне; Сервилий, если ты по-прежнему великодушен, то ты поможешь мне увенчать успехом то, чего я желаю. Я не могу писать об этом; бумага коварна».
Барилл пришел, по приказанию господина, за письмом, и больше ничего писать не пришлось.
Только что были отправлены письма в деревню, как в апартаменты старого Котты вошел Биас и почтительно, с низкими поклонами, доложил, что ланиста, т. е. содержатель труппы гладиаторов, покорнейше просит почтенного Тита Аврелия продать ему Бербикса за какую угодно цену.