Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

Тит Аврелий все время сидел на кресле, вмешиваясь в разговор, но его никто не слушал; о нем даже забыли. Люцилла первая обратила внимание на старика.

— Милый Аврелий, — обратилась она к нему, — ты бледен и слаб; позволь мне отвести тебя в твою комнату, уложить и позаботиться о тебе!

То, о чем Нобильор всю ночь упрашивал старика, было достигнуто красавицей в секунду; капризный старик оперся своею костлявою рукою на ее нежное плечо и ушел с ней и Бариллом, расхворавшись от горя.

Люцилла послала домой Адельгейду, велев

принести ей все нужное. Она подарила старику множество любовных стихов, сочиняла и писала всякую чепуху вместе с ним; надарила множество полотенец и покрывал, уверив его, что это все она сама спряла, соткала и вышила; надарила ему разных помад и примочек, будто бы полезных в его болезни, она разбирала с ним всякий хлам в его комнате, бегала в кухню, читала ему вслух самые скучные книги. Она занимала его, чем могла, чтоб он лежал, не тревожа свою дочь.

Целую неделю прожила Люцилла в доме Котты, кое-как обедая, кое-где засыпая.

Такое самопожертвование со стороны капризной девушки даже не было замечено ее патроном, но Катуальда с этого времени переменила свое мнение о ней.

Глава XLV

Прошлое доброго помещика

Кризис болезни Аврелии наступил. Утренняя заря еще не загорелась, когда Нобильор вошел в комнату больной, заснув часа два на мягком ложе в столовой. Все спали в доме Котты. Катуальда также дремала, сидя на полу у кровати своей госпожи. Аврелия спала так крепко и была до того бледна, что ее, при тусклом мерцании ночника, можно было легко счесть мертвою.

— Катуальда, — прошептал Нобильор, тихо толкнув галлиянку, — чистая душа покинула мир живых.

— Нет, господин, — возразила Катуальда, — она спит.

— Все равно; это роковой сон, Катуальда. Ее душа теперь витает в пределах Аида и подземные боги решают ее участь — оставить ли ее там или возвратить на землю. О, если б никто не помешал этому сну, не помешал ее душе умолить богов о милосердии!.. ты хитра, Катуальда; поди и сторожи, чтоб никто не вошел, пока она спит или умирает, особенно ее отец: он ужасно шумит. Я хочу без помехи принять ее последний вздох или видеть ее пробуждение к жизни. Надо быть девушке идеалом терпения, чтоб так, как она, повиноваться Аврелию Котте!

— Надо быть идеалом любви к ближним, чтоб так, как Люцилла, занимать Аврелия Котту без всякого приказания, — ответила Катуальда. Нобильор не обратил внимания на эти слова.

Невольница встала и пошла к двери, но остановилась, потому что Аврелия глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Сервилий, это ты! — произнесла она слабым голосом.

— О, счастье! — воскликнул Нобильор, — ты меня теперь узнаешь. Я и Катуальда с тобой.

— Зачем вы меня вылечили, зачем вы не дали мне умереть? — грустно продолжала она.

— Аврелия, милая! — вскричала Катуальда, обнимая и целуя свою подругу, — живи, живи для счастья твоих друзей!

— Я буду жить вам на горе! — возразила Аврелия, — никому не принесу я теперь счастья; отцу я не могу помогать, как прежде, потому что силы меня оставили, а он не даст мне оправиться; тебе, Катуальда, мой отец

не позволит здесь жить, есть его хлеб, потому что он продал тебя; а тебе, Сервилий… что я дам тебе? — одно горе. Зачем ты обо мне заботишься? зачем ты здесь? я ничем никогда не отблагодарю тебя… ах, я самое неблагодарное существо на свете! меня будет только мучить твой великодушие, как и дружба Катуальды, потому что ни тебе, ни ей я ничего не дам в обмен. Если б у меня была хоть одна лента для украшений, я отдала бы ее тебе, Катуальда; но у меня нет ничего; я беднее последней нищей при миллионах моего отца. Барилл привез тебе серьги, я их видела.

— О, да; прехорошенькие, госпожа!

— Мне брат и кузины также подарили множество вещиц; отец все это отнял, говоря, что я потеряю.

— Тебе надо выйти замуж, Аврелия, — сказал Нобильор, — чем скорее, тем лучше; тебе надо уехать от твоего отца, от этих мест… ты в бреду восхищалась Римом, жила там твоими мечтами; оставить тебя здесь, в деревне, все равно что похоронить заживо. Безумцами были я и твой отец, когда хотели это сделать!

— Замуж! — грустно повторила она, — за кого, Сервилий. сердце мое измучено, разбито, околдовано!..

— Я это понял из твоего бреда.

— Ты успокоишься, Аврелия, со временем, — сказала Катуальда, — мы совершим над тобой заклинания, отгоняющие чары волшебства.

— Я этого не позволю. Эти чары сладки!..

— Ты выйдешь, Аврелия, за того, кого любишь, если он достоин твоей любви… я его найду тебе, если б это был даже мой враг, — сказал Нобильор.

— Ах, если б это было правдой!.. но я тебе дам только новые хлопоты и никакой награды.

— Твою дружбу, как я просил.

— Плоха дружба неблагодарной!.. нет, нет, я ничего не приму от тебя, Сервилий; ничего мне не надо. Покинь меня с моим горем; покинь и ты, Катуальда!.. идите вашей дорогой, а я пойду — моей.

Взор Аврелии дико блуждал; болезнь еще владела ею.

— Не принести ли тебе молока, моя милая? — спросила Катуальда, — подкрепись и успокойся!

— Да, принеси. Я чувствую, что не умру, если б и хотела.

Катуальда ушла.

— Жизнь — одни страданья, Сервилий! — сказала Аврелия, — расскажи мне, как ты страдал; кто тебя обманул прежде, чем я оскорбила?

— Считаешь ли ты перемену наших отношений за оскорбление мне или нет, — все равно, — пора тебе это забыть, как я стараюсь погрузить все это в реку забвения.

— Я никогда этого не забуду, хоть и ничем не вознагражу.

Нобильор сел на кресло и начал рассказ:

— История моих страданий не длинна. Я принадлежу, как ты знаешь, к сословию всадников, которое почти не ниже сенаторского. Я жил постоянно в Риме и увлекался всеми удовольствиями молодежи. Моей первой любовью была актриса, дочь знаменитого трагика.

— Еврифила Росция?

— Да.

— Я ее видела в доме дядюшки; она очень умна и красива до сих пор.

— Кроме этого, она славилась среди своих подруг чистой нравственностью; ни ухаживания, ни дары богачей не соблазняли ее, как других; она считалась недоступной для порока. За это я ее полюбил безумно.