Над бездной
Шрифт:
— Не ты, а я должен сказать это слово. — Лицемерка!
— Даже тираны позволяют своим жертвам сказать слово в свою защиту, — сказала Люцилла, — я презираю тебя, Кай Сервилий!.. ты сам лицемер; ты трус; ты говоришь и пишешь одно, а делаешь другое!
— Плюю на твое презрение, безнравственная прелестница, безбожница, ты развратила Аврелию.
— Сервилий, — сказала Аврелия рыдая, — прости меня!.. я думала… думала… что это не ты… что это оборотень… я не видела, как ты пришел к нам; не видела, как ушел… кровь на левой руке… собака залаяла…
— Что за глупости ты говоришь?
Любовь начала одолевать гнев в сердце доброго помещика; он продолжал больше с грустью, нежели с гневом:
— Аврелия, ты сказала мне, что не любишь меня; я отказался от твоей руки и просил тебя позволить мне быть только твоим другом и защитником до замужества, потому что твой отец сурово обращается с тобою. Чем заслужил я твое презрение, разве я виноват, что стар для тебя, разве я виноват, что моя наружность кажется тебе смешною? я не считал тебя за девушку, способную на злословие и лицемерие. Я не поверил бы доносу на тебя, если б оказался доносчиком кто бы ни было другой… но это — Барилл, которого я знаю с его детства как честного человека, никогда не лгавшего. Его донос разъяснил мне всю странность твоего поступка со мной в саду. Ты не хочешь даже моей дружбы!.. иди же за твоего Лентула или Фламиния, — кто он, не знаю, за мота, негодяя, фальшивого ласкателя!.. с этой минуты я чужой для тебя, совсем чужой… иди вон из моего дома!
Он прошел мимо Аврелии на крыльцо. Люцилла пошла за ним. Толпа все еще не расходилась.
— Друзья, — сказал Нобильор громким голосом, — уйдите, я жив.
Крики радости встретили появление всеми любимого помещика.
На двор вошла Мелхола со своими рабами.
— Еврейка, жидовка! — закричали многие, — чего ей тут надо?
— Я могу помочь вам, добрые люди, выйти из вашей всеобщей путаницы, — сказала Мелхола.
— Или поможешь еще больше запутаться, — насмешливо возразил ей один из присутствовавших.
— Не от тебя ли все это вышло?! — прибавил другой.
— Помощница контрабандистов, укрывательница разбойников! — оглушили Мелхолу возгласы со всех сторон.
— Клиентка Мертвой Головы! — провизжал Вариний.
— Благородная Люцилла, — сказала Мелхола, стараясь протиснуться к крыльцу, — прикажи им…
— Мелхола и Люцилла! — взвизгнул Вариний, — сосед, сосед Сервилий!.. твоя воспитанница и эта жидовка…
— Стакнулись… подкупили Барилла! — перебила Флориана.
— Барилла подкупить нельзя, — возразил Петрей.
— Нет, можно, — сказала Флориана.
— Вот, где корень зла! — загудели все.
— Ступай с моего двора, ростовщица! — вскричал Нобильор гневно.
— Кай Сервилий, — сказала Люцилла, — она, я уверена, все нам объяснит… она одна…
— Молчи! дочь Семпрония и жидовка!.. какое неприличие! — перебил Нобильор еще сердитее.
— Вон, жидовка, вон отсюда! здесь не просят взаймы! камнями ее, кольями, бейте! — закричали многие.
Мелхола убежала.
— Сосед, — сказал Вариний, — теперь мы поняли суть дела.
— Сплетники, бездельники! — воскликнула Люцилла, затопав ногами, обращаясь к Варинию и его жене, — прибавьте к вашим новостям еще один курьез: я скоро убегу из вашего скучного захолустья,
Она плюнула и ушла в дом.
Аврелия сидела часа два в лазурном гроте и рыдала, не внимая никаким увещаниям Люциллы, Катуальды и всех десяти рабынь. Напрасно клялись они ей все разъяснить, узнать, уговаривали ее успокоиться и ждать, что будет дальше. Она была неутешна.
— Сервилий презирает меня! — повторяла она беспрестанно. — Сервилий не простит меня!
Толпа разошлась со двора. Стемнело.
— Амиза, Катуальда, да отзовитесь же, выгляньте в окошко! раздался голос из сада.
Катуальда высунулась.
— Кто там? — спросила она.
— Барилл, — ответил голос из сада, — господин послал меня взять госпожу Аврелию домой; уж ночь наступила.
— Тебя выпустили? — удивилась Катуальда.
— Все объяснилось, Катуальда. Я невиновен, как и уверял тебя. Меня не впускают сюда в дом. Доложи госпоже, что пора домой идти.
Катуальда свела Аврелию под руку с лестницы и хотела проводить до ее дома.
— Не ходи, Катуальда, — возразил сириец, — господин очень зол на тебя.
— Объясни же мне, глупый, что заставило тебя устроить такую путаницу, и кто подарил тебе этот плащ с капюшоном? я его тебе не посылала.
— Вчера был у нас богатый господин из Рима…
— Знаю. Он хотел тебя купить?
— Господин не продал.
— Ну!
— Я полюбился этому сенатору; он очень жалел меня и дал, прощаясь, денег. Дабар и другие пристали ко мне, чтоб я угостил их. Я угостил и сам угостился. На трезвого человека вино всегда сильнее действует, чем на пьяницу. Послал ли меня господин за шафранным уксусом, или это мне пригрезилось, — не могу сообразить до сих пор. Я убежал сюда. Я говорил, конечно, о Люцилле, а Кай Сервилий, не заметив, каков я был, принял это гневно. Я, должно быть, вместо имени Люциллы все время произносил твое, госпожа Аврелия.
— О, радость! — вскричала Аврелия, — все объяснилось. Барилл, пойдем к Сервилию; скажи ему все, покайся!
— Нет, дорогая госпожа; избавь меня от этого; твой родитель прибьет меня, если я тут замедлю; я очень болен от побоев. Пойдем домой.
— И я с вами, — сказала Катуальда, — помиримся, Барилл; мне тебя жаль.
— Ты меня не пожалела прежде… не хочу теперь с тобой мириться, буду любить Амизу. Не смей ходить за нами, долговязая!..
— Пойду до пригорка.
— Вот навязчивая оса, не ходи!..
— А я пойду.
— Не спорьте! — сказала Аврелия, — не ходи, Катуальда, я этого не хочу.
Они тихо пошли.
«Странно! — подумала Катуальда, глядя вслед уходящим, — с первой минуты… ростом он стал выше… голос какой-то резкий, точно у него горло охрипло… ноги у него как будто обуты, потому что стучат подошвами… странно… Барилл, воротись!»
Невольник оглянулся. Катуальда подбежала к нему.
— Чего тебе, долговязая?
— Ты говорил, что плащ я прислала, а кто прислал тебе эти щегольские столичные башмаки?