Над бездной
Шрифт:
— Не тебе, язычник, судить о милосердии нашего Вечного, Единого Бога!.. скоро, скоро придет Мессия, разрушит ваш Рим, и сделает евреев, свой избранный народ, вашими повелителями.
— Это сказано в ваших пророчествах, а у нас в книгах Сивиллы Кумской сказано, что Рим вечен… его никогда никто не уничтожит. Но мы с тобою ни до чего не договоримся в этих спорах.
— Договорились, до чего я хотела: ты развлекся. Если б ты знал, что твой друг тут наделал! какие ходят сплетни по околотку!.. не перескажешь!.. одни говорят, что ты провалился в землю, другие, — что Лентул убил тебя; третьи, —
— Ха, ха, ха!
— Лентул вздумал похитить дочь Котты.
— Это правда?.. о, коварный!.. ничего не буду ему доверять.
— А ты тут при чем?
— Не твое дело.
— Разве ты ему помогал?
— Нет не помогал; и он похитил?
— Отняли ее. Он тут всех перессорил: и рабов, и господ, и соседей, всего и был-то три-четыре дня, не больше. Нобильор, говорят, при смерти, болен, хоть я его и видела на крыльце; верно, его привели с постели; до того он был бледен, что узнать трудно! Аврелия, говорят, также умирает и Котта умирает.
— О, негодяй, что он наделал!
— И досталось же ему за это!
— А что?
— Прискакал сам… Вёльзевул-то ваш… Лентула нет… я доложила ему обо всем, как всегда… он затопал ногами и убежал в подземелье; потом оттуда выскочил, еще свирепее стал топать и кричать, мял в руках какую-то кожу или бумагу… я боялась, что и меня-то приколотит.
— А Лентул?
— Прибежал в ужасе; ранил он там только чью-то собаку… да на самого-то Вельзевула и налетел!.. что у них тут было — не знаю, потому что от страха убежала из дома в сарай на чердак, где горох лежит, и до тех пор там сидела, покуда не увидела в окно, что оба они уехали.
— Я понял, что тут кроется; он перепутал диктаторские приказания… ха, ха, ха!.. вот тебе и Мерцедоний!
Вариний и Флориана не только сами не спали всю ночь, но и соседям не дали, бегая из дома в дом в этом густонаселенном околотке, расспрашивая всех и каждого, перепутывая услышанное и перевирая при сообщении. Они совались и в кухню Котты, и в кухню Нобильора, подслушивали у окошек и дверей. К утру их сведения до того обогатились, что Барилл повесился с горя, оттого что господин ничем не наградил его за жестокие побои, а Нобильор закололся у ног умирающей Аврелии. Во всем этом был виноват Мертвая Голова, которого они встретили в самую полночь; он ехал верхом вместе с диковинным богачом-незнакомцем; из ноздрей его коня вылетало пламя; из под шляпы виднелись рога, похожие на оленьи; за седлом висели мешки, полные золота, громко звеневшего.
Все это было разнесено до зари по околотку к еще большему устрашению простоватых поселян и усложнению всеобщей путаницы.
На заре Вариний и Флориана ворвались в комнату Люциллы со своими новостями.
— Твой патрон закололся! — закричала Флориана, вбежавши в самый альков, где стояла постель красавицы, — Люцилла, вставай!
— Мертвая Голова похитил молодого сенатора! — кричал Вариний.
Рабыни хохотали.
Люцилла гневно вскочила с постели, взяла свою лиру и вскричала:
— Убирайтесь отсюда вон! я — волшебница; я заиграю и заною призыв; Мертвая Голова сейчас явится и утащит вас
Супруги-сплетники убежали без оглядки и ходили по соседям, сообщая это новое открытие о близости Люциллы с чародеем, до тех пор, пока не выбились из сил и не были принуждены лечь спать, когда уже все добрые люди встали.
Глава XLIV
Между жизнью и смертью
Люцилла выкупалась в ванне, натерлась разными помадами, позавтракала и занималась часа два своим туалетом, за неимением другого дела, изобретая разные прически. Когда ей надоедало возиться со своею головой, она приказывала одной из рабынь садиться на ее место и чесала ей голову самым причудливым образом.
Не видя никогда в ее руках книг, Нобильор считал красавицу за полную невежду в литературе. Он думал, что кроме философии она ничего другого не знает, особенно в области поэзии, которой Люцилла всегда старалась его дразнить.
Она спросила о Катуальде. Лида ей доложила, что ни Катуальда, ни Кай Сервилий не ночевали дома. Красавица призадумалась; в ее мыслях возникло предположение, что, может быть, есть хоть сотая доля правды в сплетнях Вариния и Флорианы, — то есть случилось в доме Котты нечто, если и не такое, потрясающее всю душу, то все-таки важное, выходящее из обычной колеи жизни.
Люцилла взяла с собою смелую германку Адельгейду и отправилась.
Дом Котты представлял в этот час подобие юдоли плача и скрежета зубовного.
Все бегали из комнаты в комнату и с места на место, указывая, приказывая и отменяя приказания. Старик плакал и ругался в одно и то же время, и колотил своею палкой всех без разбора, кроме своего друга, который напрасно старался уговорить его уйти в свою спальню и лечь. Для Аврелии не было ни минуты покоя от шума и возни в ее комнате.
Весь очаг кухни был загроможден горшками с варящимися снадобьями.
Плоха была медицина того времени, и плоха и диковата на наш взгляд. Одним из главных медикаментов была собака.
Живую собаку прикладывали к больной груди; распотрошенную привязывали к больной голове от мигрени; против падучей болезни ели собачье мясо, сваренное с разными травами, вином и миррой.
Зола сожженной собаки, ее мозг, кости, кровь, жир — все шло в дело. Мясо бешеной собаки ели в соленом виде от водобоязни… Собачий жир с полынью излечивал глухоту, глаза лечили собачьим мозгом.
Собачьи зубы, истертые в порошок и смешанные с медом, излечивали зубную боль [35] .
Не перечтешь всех лекарств, которые делали из собаки.
Второе место после собаки занимал крокодил. Его кровь считалась лекарством от укусов змей; пепел кожи исцелял раны; жиром мазались от лихорадки и зубной боли. Такую же роль играли ящерицы и некоторые рыбы.
Шафран, разные цветочные луковицы, уксус, ослиное и собачье молоко — все это считалось целебным в виде различных мазей или микстур.
35
Жизнь животных Брема, т. I.