Над бездной
Шрифт:
— Молчите, молчите! — кричал Котта.
— Ты его послал за госпожой, — продолжала Катуальда.
Котта опять перебил ее рассказ:
— Я его не посылал.
— Это значит, что он самовольно пришел.
— Куда?
— В Риноцеру.
— Когда?
— Я уж тебе говорила, господин, что сегодня в сумерках, — ответила Катуальда с досадой.
— Господин, — вмешался Барилл, до сих пор молчавший, — ты знаешь, что я был с самого обеда при тебе, как мог я очутиться в Риноцере?
— Ты отрицаешь, отрицаешь! — напала на
— Я ранил собаку, ты с ума сошла, Катуальда!
— Ранил моего Цербера! — сказал Вариний, чуть не плача, — собака издохнет… верная… хорошая…
— Туда и дорога твоей дрянной собаке! — перебила Флориана.
Они заспорили.
— Ранил и убежал от нас, — продолжала Катуальда, — успел прибежать домой раньше нас и все теперь отрицаешь.
— Я нигде не был; господин и Эвноя свидетели.
— Как не был, как не был?! — закричали все.
— Соседи, друзья, уймитесь, прошу вас, у меня голова трещит от вашего крика, — заворчал Котта, — Барилл, уведи меня от них или выгони их вон!.. ничего не разберу, что такое случилось… все кричат, а я недослышу, что такое кричат… ох! ох! ноги болят… голова болит…
Всякий выход для старика был прегражден, и бестолковые переговоры продолжались больше часа. Котта гнал соседей и их слуг из своей спальни, а они не шли, требуя суда над Бариллом, вины которого глухой господин никак не мог понять; он махал руками, бранился, зажимал себе уши, но ничто не помогало, даже его знаменитая палка против свободных людей и чужих рабов оказалась бессильною.
— А я все это очень ясно понял, — раздался громко, как труба, голос Сервилия Нобильора, давно стоявшего у двери, но никем незамеченного. Все оглянулись, увидели общего любимца, и замолчали.
— Сосед, друг любезный, выручи ты меня! — взмолился Котта, простирая руки, — ты ранен, ты умер, Барилл оклеветал перед кем-то мою дочь, Барилл куда-то унес мою дочь или собаку; ты жив, Барилл весь день был дома, дочь тоже дома… ничего не пойму, что такое вышло.
— Вышла самая низкая интрига, — сказал Нобильор.
— Да кто виноват-то, кого мне судить, Барилла?
— Он невинен.
— Кто ж виноват, сосед?
— Не знаю. Я понял, сосед, что два раза приходил в мой дом кто-то, кого мы все сочли за твоего невольника, — в этом и разгадка. Это мог быть переодетый корсар.
— А-а-а, вот что!.. — с расстановкой прошамкал старик.
Соседи опять зашумели:
— Разгадал лучше всех Кай Сервилий!.. виват!.. все узнано… это разбойник, переряженный корсар.
— Барилл, — обратился Нобильор к сирийцу, — принеси твой плащ!
— Сейчас, мой избавитель! — радостно вскричал молодой человек.
— Вот его плащ, — сказала Эвноя и перебросила через все головы шумевших соседей плащ, принесенной утром Амизой.
— Видишь, сосед, два совершенно одинаковых плаща, —
— Вижу, — ответил Котта-, — но все-таки ничего не понимаю. Растолкуй мне, сосед, по порядку, как и что было.
— Награди твоего верного слугу за напрасные побои и успокойся. Что произошло, мы разберем завтра.
Растолковать глухому и забывчивому старику весь ход путаницы было невозможно при криках соседей, беспрестанно перебивавших все речи.
— Барилл, возьми себе в награду оба эти плаща, — сказал Котта.
— Благодарю, господин, — ответил сириец, не желавший теперь ничего сильнее того, чтоб только спасти свою жизнь от незаслуженной казни.
— И это вся награда за то, что он вытерпел?! — воскликнул Нобильор с горькой усмешкой.
— Мне больше ничего не надо, — возразил невольник, зная, что больше и не дадут ничего.
Все соседи и их слуги ушли вон из дома, толкуя каждый по-своему о происшедшем.
Глава XLIII
Бессонница целого околотка
— Сосед, где же Аврелия? — спросил Сервилий, когда все ушли.
— Валяется на моей постели и со страха не хочет вставать, — ответил Котта, раздвинув полог, — дочь, выходи, все ушли… да вставай же, Дурочка!
Его голос звучал ласково, но Аврелия не отзывалась.
— Не буду тебя бить… не буду… ты не виновата…
— Госпожа, — позвала Катуальда, ласково взяв девушку за руку, — моя милая Аврелия!
— Сервилий меня презирает, — тихо и отрывисто проговорила Аврелия, не открывая глаз.
— Аврелия, прости меня… это роковая, ужасная ошибка… ты невинна… прости меня, — сказал Сервилий.
— Дядя, это ты, мой дорогой… Лентул спас меня от Мертвой Головы… Клелия, я опять с тобой… ты права… Флавий Флакк не его имя… гости так долго шумят…
— Помешалась! — тихо произнес Сервилий, упав на колени у постели, — Аврелия, ты меня и? узнаешь?!
— Лентул, ты все, все знаешь… — шептала Аврелия, — скажи, он в Риме, я его увижу? я его боюсь, Лентул… я… я скажу эту тайну Сервилию, непременно скажу… я выплачу перед ним мое горе… песок… везде песок… трудно идти… а волшебник гонится за нами, Лентул… неси меня… волшебник не один, с ним духи; их много; они ищут Флавия и меня…
— Барилл, Катуальда, отнесите госпожу в ее комнату и уложите, — приказал Сервилий, — сосед, горе нам обоим! Она умирает.
Ужас последнего приключения переполнил чашу страданий Аврелии; муки растерзанного сердца разразились горячкой.
В доме Котты никто не спал в эту ночь. Старик плакал; Сервилий Нобильор клял себя за то, что поверил клевете, бросался на колени у постели больной, звал ее, умолял о прощении, сбегал домой и принес все, какие у него были, мази, травы и настойки, в целебной силе которых он был уверен, приказывал Катуальде и Эвное лечить ими больную; Аврелия никого не узнавала, то бредила, то ненадолго засыпала тревожным сном.