Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
Начальник колонны перед разводом подошел, а Крест-Маузер прибил мошонку гвоздем
к нарам. «Чью мошонку?» – поинтересовался Олег Васильевич.
Таким был мой первый прием в амбулатории. Освобождение от работы полагалось
при температуре тридцать семь и шесть, не ниже. Симулянты натирают подмышки
чесноком, нагоняют температуру до сорока, хотя по виду здоровы. Но по запаху
чеснока можно расколоть, а к тому же попробуй чеснок достать, витамин, как-никак.
Натирают
лепила в санчасти. Надо сказать, я вошел в авторитет после той стрельбы. Ходил
спокойно на общие как все, не выпендривался, что медик, а в несчастье себя показал,
конвой передо мной на цырлах. Сразу пошло лагерное творчество; чуть-чуть проявил
себя в острый момент, сразу легенда, какие без булды действия я совершил. Но чуть
где-то сподличаешь, размажут тебя, век не отмоешься. Зека как будто темные,
неграмотные, безликие, но поступок сразу заметят, как хороший, так и плохой.
Вериго сказал, чтобы я из барака перебрался в амбулаторию, закуток и топчан
найдем. Нередко ночью требуется неотложная помощь, где вас искать? Но как мне быть
со спецчастью? Переберусь я сюда, мое место в бригаде займет другой, а через неделю
обратно. Олег Васильевич заметил, что с моей статьей в такой дальний этап обычно не
посылают. В Соре собраны рецидивисты, долгосрочники, либо с тяжелыми статьями.
Гулагу не выгодно малосрочников провозить через весь континент, «у вас там
наверняка остались враги». Суханова расстреливала в ЧОНе всякую контру, остался
один недобитый, надо его заморить в Сибири. Революция делает из женщины гиену,
сказал Шиллер. Наверняка в личном деле у меня есть отметина утяжелить мне
отбытие срока, иначе спецчасть не тянула бы с разрешением работать медиком.
В санчасти в то время толком ничего не было, только медикаменты и
перевязочный материал. Ближайший рентген в Абакане, лаборатория там же, здесь
никаких анализов. Венерические Вериго определял на глазок, по симптомам, спирохету
и гонококки не искали, микроскопа не было, на всю санчасть один аппарат Рива-Роччи,
а гипертоников полным-полно. Единственное, что у врача было, – стетоскоп, сейчас его
только в музеях встретишь, деревянная трубочка сантиметров двадцать длиной с
раструбом на обоих концах, приставляешь к груди пациента и слушаешь.
Спустя неделю зашел я к Кучмаеву, нет ли разрешения спецчасти. «А вы
работайте, работайте», – сказал капитан, и ни слова больше. Спецчасть отравляла мне
все радости, молчанием подчеркивала и бесправие мое,
надо привыкнуть.
Утешала меня работа с Олегом Васильевичем. Я выйду отсюда классным врачом,
диплом дело формальное, главное практика. Смешно сказать, утром, едва
проснувшись, я ждал минуты, когда мне надо идти на прием. Никто меня не торопил,
не подгонял, я сам спешил. «Ты почему не переселяешься?» – спросил Вериго уже в
третий раз. – «Молчат». – «Лагерник должен использовать любую минуту облегчения».
– «А вы долго ждали?» – «На меня разрешения до сих пор нет». Статья у Вериго
тяжелейшая, 136, часть 1 – убийство. Сначала я подумал, враги из зависти повесили на
шею смерть пациента, случайную, по неосторожности, оказалось – нет, у него
умышленное убийство. Однако к делу Горького он никакого отношения не имеет.
Переселиться в амбулаторию мне так и не пришлось, после ноябрьских
праздников меня перевели в отдельный медпункт. К слову, перед 7 ноября всех главных
блатных и особо важных политических на три дня спровадили в Шизо, так принято во
всей системе Гулага. Капитан Кучмаев вызвал меня с приема – есть решение, зека
Щеголихин, отправить вас в 12-й барак. Туда прибыла из Красноярска большая группа
инженеров для работы на БОФе, нужно организовать медпункт, будете там вести
прием. Составьте список медикаментов, я подпишу, всё получите в аптеке, и сегодня
вас отведут туда. Разлучают меня с Вериго – плохо, а с другой стороны, доверили мне
медпункт и спецчасть не возражает.
6
Двенадцатый барак имел своё оцепление, там содержали так называемых сук, они
ходили на свой объект, без контакта с ворами, и конвой у них был отдельный. Пока там
были одни суки, медпункт не требовался, но вот появились инженерно-технические
работники, и сразу им всё вынь да положь.
Узкая длинная комнатка с высоким, в ладонь шириной, оконцем, здесь был
умывальник. Встретил меня зека лет тридцати, белокурый, плечистый, вежливый.
«Здравствуйте, меня зовут Альбергс». Одна рука у него в гипсе до локтя, его назначили
сюда дневальным, он из бригады латышей-плотников. Впритык к оконцу узенький
столик с ножками крест-накрест, возле него топчан. Я принес с собой простыни,
накрыл столик, накрыл топчан, выставил ящичек с медикаментами: йод, марганцовка,
аспирин, анальгин, бекарбон, бесалол, термопсис. Стерильные бинты, банки, клизма,
стерилизатор со шприцами, ампулы с кофеином, с камфарой. В пол-литровую банку