Небо за нас
Шрифт:
Теперь же, по воле обрушившейся на Крым стихии и последовавшей за бурей молниеносной атакой корпуса Липранди на суше и Черноморской эскадры на море, англичане и французы вместе с турками оказались в совсем уж безвыходной ситуации. Разом лишившимся снабжения и поддержки с моря войскам оставалось либо сдаваться, либо попытаться в отчаянной схватке вернуть потерянные у Балаклавы склады.
Но что самое ужасное, как бы они не старались, никакой надежды на успех не просматривалось. Рассчитывать можно было разве что на улыбку фортуны, счастливое везение. Ну и на злость солдат, их готовность
— Боже, как мы могли оказаться в столь ужасной ситуации? — в очередной раз сокрушенно пробормотал лорд Раглан.
— Боюсь, что Создатель тут не при чем, — поморщился его французский коллега.
— Что вы имеете в виду?
— А вам самому не кажется, что ничем кроме дьявольщины объяснить все это просто нельзя? Скажите на милость, откуда принц Константин мог знать, что начнётся эта проклятая буря? А ведь он знал, черт меня подери, готовился, и как только это случилось, мгновенно нанес свой коварный удар!
— Вы слишком устали, мой друг. Сын русского царя, безусловно оказался весьма достойным и прямо скажем неудобным противником, однако ваши предположения слишком фантастичны чтобы быть правдой.
— Может и так, но будь я проклят, если могу найти какое-либо иное объяснение всей это чертовщине.
— Давайте все же отвлечемся от происков врага рода человеческого и вернемся к нашей задаче. Нам нужно нанести удар по линии русских укреплений, прорвать их оборону и вернуть Балаклавские склады себе. В таком случае, у нас остается шанс продержаться до возвращения нашего флота. После этого, получив необходимые нам подкрепления, можно будет подумать о продолжении правильной осады.
— Мы не могли взять их бастионы при поддержке всей нашей артиллерии, а теперь у нас в добавок ко всему скоро закончатся боеприпасы.
— Зато удар будет наноситься с двух сторон, — немного поразмыслив, ответил ему британский командующий. — К тому же теперь мы будем штурмовать не бастионы, а легкие полевые укрепления.
— А что если они уничтожат наши припасы? Или вообще уже вывезли их?
— Подполковник Мэррин утверждает, что это не так, — сухо возразил лорд. — И я склонен доверять полученной от него информации. То есть, они конечно попытались сделать это, но переправить столько грузов в столь короткий срок им оказалось не под силу. Однако если мы продолжим терять время, русские, несомненно, попытаются исправить это.
— С этим не поспоришь, — поморщился Канробер. — давайте лучше подумаем, какие силы мы можем выделить для наступления.
Увы, беглый подсчет показал, что всего под началом французского главнокомандующего остались всего лишь три пехотные дивизии. Пятнадцать тысяч штыков (и это если считать на момент высадки, сейчас же потери и болезни ощутимо сократили даже эти скромные цифры). Боске и его Обсервационный корпус отрезаны и далеко не факт, что им удастся прорваться, преодолев оборону врага. К тому же, хотя бы треть из имеющихся в наличии сил надо оставить на позициях или русские запросто воспользуются моментом и захватят осадные батареи, а это уже будет окончательной катастрофой.
Что касается британцев, от всей их армии осталось никак не более двенадцати тысяч
Противостояли им полки, понесшей значительные потери под Альмой 16-й пехотной дивизии генерала Тимофеева и 10-й находившейся под началом Соймонова. По данным все того же Мэррина в обоих этих соединениях имелось никак не менее 25 тысяч штыков, размазанных, к счастью, по довольно значительной территории.
Если получится нанести удар одновременно с Боске, можно рассчитывать на успех. Если, конечно, не вспоминать, о находящемся неподалеку корпусе Липранди и козырном тузе принца Константина — бригаде морской пехоты. Но и это еще не все. Вездесущий Мэррин вместе со своими татарскими соглядатаями сумел выяснить, что уже через неделю к Севастополю подойдет еще один пехотный корпус под началом генерала Реада, после чего наглое требование принца Константина о безоговорочной капитуляции станет единственным выходом.
— Против такой массы нам не устоять! — мрачно заметил Канробер.
— Когда вернется наш флот, русские сразу же сократят свои непомерные требования, — отозвался думавший о том же самом Раглан. — В самом крайнем случае мы сможем эвакуировать наши войска.
— Надеюсь, что вы правы. Ну а пока будем готовиться к сражению.
К сожалению, сказать это оказалось гораздо проще, чем сделать. За прошедшие после 2 ноября несколько дней союзники без устали трудились. Одни пытались соорудить из оставшихся в их распоряжении материалов хоть какие-то укрытия, другие яростно вгрызаясь в мерзлый каменистый грунт, готовили новую линию фортификации напротив занятых русскими войсками Балаклавских высот.
Не хватало буквально всего. Инструментов, строительных материалов, людей, а главное времени. Выбившиеся из сил саперы и приданные им солдаты сумели кое как закрепиться на доставшимся их рубежам, но о том, чтобы придвинуть их к вражеским траншеям не было и речи.
Днем их практически непрерывно обстреливали русские пушки. Стоило замолкнуть одной батарее, тут же открывала огонь соседняя, за ней следующая и так до самой темноты, вынужденная экономить боеприпасы артиллерия союзников, могла отвечать им в лучшем случае одним выстрелом на пять.
Стоило же наступить темноте и к недостроенным укреплениям устремлялись целые партии казаков и охотников, от которых не было никакого спасения. Причем если офицеров еще пытались брать в плен, то стоявших в охранении простых солдат безжалостно вырезали. Все это было так ужасно, что многие не выдерживали и сходили с ума. Те же, кому посчастливилось выжить, даже спустя много лет, с содроганием вспоминали ночи, проведенные под Севастополем!
Внезапный уход русской эскадры, казалось, вдохнул в измученных ожиданием неминуемых неприятностей союзников свежие силы. Даже обычно меланхоличный Раглан оживился, радостно показывая своему французскому коллеге на непривычно пустую гавань.